Спрут

Не успел поезд остановиться под сводчатой крышей Боннвильского вокзала, как его осадила толпа. Энникстеру с Хилмой, повисшей у него на руке, пришлось чуть ли не силой пробивать себе дорогу из вагона. Платформа была черна от народа. Здесь были и Берман, и Дилани, и Сайрус Рагглс, и начальник городской полиции, и мэр. Дженслингер в сдвинутой на затылок шляпе, с блокнотом в руке, бегал взад-вперед вдоль поезда в другой, интервьюируя, расспрашивая, собирая материал для экстренного выпуска. Когда Энникстер наконец сошел на платформу, Дженслингер, у которого тряслись худые руки и нервно подергивалось темное, костистое лицо, дрожа от нетерпения, как фокстерьер, схватил его за локоть:

— Не могу ли я узнать вашу версию этого происшествия, мистер Энникстер!

Энникстер резко повернулся к нему.

— Пожалуйста! — закричал он свирепо. — Это вы и ваша банда лишили Дайка работы, потому что он не хотел надрываться за нищенское жалование. Потом вы непомерно повысили тариф на его товар и обобрали его до нитки. Вы разорили его и довели до того, что он начал пьянствовать в кабаке у Карахера. Он всего лишь отобрал у вас то, что вы у него похитили, а теперь вы же будете охотиться за ним по всему штату, травить, как дикого зверя, а потом повесите в Сан-Квентинской тюрьме. Вот моя версия происшествия, мистер Дженслингер, но, если вы ее напечатаете, она будет стоить вам субсидии, которую вы получаете от ТиЮЗжд.

Шепот одобрения прокатился по толпе, и Дженслингер, сердито пожав плечами, поспешил удалиться.

Наконец Энникстер провел Хилму сквозь толпу к тому месту, где поджидал их с экипажем Вакка. Однако сразу уехать они не могли, так как Энникстер решил зайти на товарную станцию и справиться насчет стульев, отправленных в последнюю очередь. Было уже около одиннадцати, когда они выехали. Но чтобы выбраться на Верхнюю дорогу, которая вела в Кьен-Сабе, необходимо было пересечь Главную улицу, проходившую через центр Боннвиля.

Весь город, казалось, высыпал на тротуары, поскольку к этому времени дождь прекратился и вышло солнце. Все только и говорили что о ночном нападении, совершенном человеком, которого они знали и любили. Как он докатился до этого? От кого от кого, а от Дайка этого невозможно было ожидать! Подумать только, каково сейчас его бедной матери и маленькой дочке! Если на то пошло, не так уж он виноват, — довели его до беды железнодорожные шишки. Все это так, но он застрелил человека. Да, это дело серьезное. Добродушный, веселый богатырь, — вот каким знали они Дайка, ведь только вчера еще пожимали ему руку и — да что тут греха таить! — выпивали с ним. А он застрелил человека, — затаился в темноте, ждал под дождем и убил, пока они тут спали в своих постелях. А теперь где он? Невольно взгляды устремлялись на восток, поверх крыш домов или в сторону боковых улиц, — туда, где кончалась равнина и начинались необозримые, окутанные туманом предгорья. Он был там, скрывался где-то в краю синих горных вершин и рыжих каньонов. Теперь пойдут недели поисков, ложных тревог, высматривания, выслеживания и дозоров — азарт охоты на человека и напряжение такое, что сердце готово лопнуть. Хоть бы скрылся! В тот день не было, кажется, на городских тротуарах человека, который бы так не подумал.

Когда экипаж Энникстера проезжал через центральную часть города, Вакка указал им на толпу погуще той, что собралась у вокзала. Возле заднего хода ратуши стояло по меньшей мере двадцать оседланных лошадей, привязанных к железной перекладине под чахлыми деревцами. Поравнявшись с ними, Энникстер и Хилма увидели, как толпа эта расступилась, пропустив десятка полтора мужчин с револьверами на боку, которые, вскочив в седло, поскакали куда-то.

— Это посси[15],- сказал Вакка.

Сразу за чертой города земля лежала совершенно ровная. Со всех сторон взгляду открывались широкие просторы, и на севере, там, где находилось ранчо Остермана, Вакка разглядел второй отряд всадников, скакавших на восток, а за ним еще один.

— Вон еще посси, — сказал Вакка. — Тем, что подальше, командует Арчи Мур. Шериф. Он сегодня утром специальным поездом приехал из Висейлии.

Когда лошади свернули в подъездную аллею, Хилма радостно вскрикнула и захлопала в ладоши. Свежеокрашенный белый дом так и светился на солнце; аллея была посыпана гравием, по бокам ее были разбиты куртины. Миссис Вакка с дочерью, завершавшие уборку дома, выбежали им навстречу.

— А это что за ящик? — спросил Энникстер, помогая жене сойти с экипажа, — ему сразу же бросился в глаза стоявший на веранде большой деревянный ящик, на котором был наклеен красный ярлык: «Уэлс-Фарго»[16].

— Его доставили вчера вечером на ваше имя, сэр, — сказала миссис Вакка. — Мы не могли решить, мебель или нет, и потому не стали открывать.

— А может, это свадебный подарок, — сказала Хилма, глаза ее сияли.

— Может, и так, — сказал ее муж. — А ну-ка, сынок, помоги.