Спуститься на землю (Колонизация — 2)

“Будете убиты, вы имеете в виду”, - с отвращением сказал Феллесс. Секретарь покачал головой вверх-вниз, что эквивалентно утвердительному жесту рукой Расы. У немцев была привычка убивать любого, кого они не одобряли полностью; даже с Большими Уродами они были жестоки.

И подумать только, что я был настолько глуп, чтобы специализироваться на расовых отношениях с недавно завоеванными видами. Феллесс издал тихое шипение самоиронии. Когда она очнулась от холодного сна после того, как колонизационный флот добрался до Тосев-3, она обнаружила, что сотни миллионов тосевитов остались непокоренными, в том числе и немцы. Она также обнаружила, что Большие Уроды, независимые и покоренные одновременно, были гораздо более чужды Расе, чем работевы или халлесси.

И она открыла для себя джинджер, что само по себе было иронией. Благодаря тосевитской траве ее собственное поведение в спаривании приобрело бешеную актуальность, недалеко ушедшую от поведения Больших Уродцев. То же самое относилось и к другим женщинам, которые пробовали, что было главной причиной, по которой Раса так усердно пыталась подавить торговлю. Даже когда она возражала против имбиря этому созданию из Фрейслера, она сама жаждала попробовать.

Она набрала в грудь воздуха, чтобы оторвать Большую уродливую конечность от риторической конечности, но ее телефон зашипел, требуя внимания, прежде чем она смогла заговорить. “Извините меня”, - сказала она секретарше, которая кивнула. Она сняла телефон с пояса. “Феллесс слушает”.

“Я приветствую тебя, старший научный сотрудник”, - сказал мужчина в ее слуховую диафрагму. “Здесь говорит Сломикк”.

“Приветствую вас, офицер по науке”, - ответил Феллесс. “Какие новости?”

“Я рад сообщить вам, что оба птенца из вашей кладки потеряли свои яйцеклетки в течение суток после обычного периода”, - сказал Сломикк.

“Это действительно хорошие новости”, - ответила Феллесс. “Я рада это слышать. Отключаюсь”. Она прервала соединение и вернула телефон в карман на поясе.

“Что это за хорошие новости?” - поинтересовался секретарь Deutsch.

Возможно, он был вежливо заинтересован - возможно, но не вероятно. То, что он, вероятно, делал, было поиском разведывательной информации. Феллесс не хотел давать ему никакой. “Ничего особо важного”, - сказала она. “Теперь… ваш начальник пытался объяснить, почему обстоятельства, применимые к Расе, не должны применяться к Рейху. До сих пор его объяснения были просто смехотворны”.

Когда это было переведено, Большой Урод по имени Фрейслер издал несколько громких, бессвязных бормотаний, затем сказал: “Я не привык к такой грубости”.

“Без сомнения: ты напугал тосевитов, которые были до тебя”, - сладко сказал Феллесс. “Но я не подпадаю под твою юрисдикцию, и поэтому нельзя ожидать, что я буду тратить время на страх”.

Под его тонкой, лишенной чешуи кожей проступило еще больше крови немецкого чиновника - признак гнева среди Больших Уродов. Феллессу нравилось злить немецкого чиновника. Их убийственный стиль правления - и их иррациональность - разозлили ее. То, что они были достаточно заблуждающимися, чтобы считать себя тосевитами! — Раса Господ разозлила ее еще больше. Получить немного ее собственной поддержки было сладко.

Она больше не думала о своих детенышах, пока не вышла из кабинета Фрейслера. Он не уступил в вопросе обуздания контрабандистов имбирем; кроме того, разозлив его, она сделала его упрямым. Дипломатия - и идея о том, что ей нужно быть дипломатичной по отношению к Большим Уродцам - все еще давалась Феллесс с трудом, как и многим представителям Расы.

Она не лгала, когда сказала секретарю Deutsch, что новости, которые сообщил ей Сломикк, не имели большого значения. Единственной причиной, по которой ей приходили в голову детеныши, было праздное желание, чтобы у нее самой все еще был яичный зуб. Будь это так, она могла бы разорвать высокомерного, шумного Фрейслера на части, как яичную скорлупу. Искушение к насилию, которое вызывали в ней Большие Уроды, было ужасающим.

Такой же была их погода. Они не обогревали внутренние помещения своих зданий до температур, комфортных для цивилизованных существ (под которыми, по ее мнению, она подразумевала женщин и мужчин своей Расы). Но покинуть грандиозное министерство юстиции и выйти на улицы Нюрнберга было еще одним жестоким потрясением. Обвинять тосевитов в холоде не имело никакого логического смысла. Пытаясь не замерзнуть, Феллесс мало заботился о логике.

К счастью, ее автомобиль с подогревом ждал неподалеку. “Обратно в посольство, превосходная женщина?” - спросил водитель.

“Да, обратно в посольство”, - ответил Феллесс. “Я должен доложить об упрямстве тосевитов послу Веффани”.