Среди дыма и огня

Господин распахнул дверь и отошёл в сторону. На опешившего Петю с радостным стоном ринулась мама, обняла, и часто всхлипывая, и бормоча что-то неразборчивое, залила его прохудившуюся шинельку слезами. Потом отстранилась, отошла в сторону. В коридоре позади неё стояла похорошевшая Наденька и вся светилась. Она взяла разбег и с визгом повисла у него на шее, едва не повалив на пол. Затем они втащили его, совсем растерявшегося, в квартиру.

– Петенька, извини, но у нас квартиранты, это беженцы из Харькова, – мама впервые произнесла что-то членораздельное. – Квартира ведь просторная, они попросились, отчего бы не пустить!

– Мама, может представишь?

– Да, конечно! Это Владимир Христианович Даватц21, профессор Харьковского университета… Он работает в газете, очень достойный человек! А это…

Тут Пете пришлось испытать потрясение. Из комнаты вышли Кнорринги: собственной персоной отец, мать и дочь, белокурая Ирина.

– Петя, ну что же ты застыл, раздевайся, сейчас воду нагрею, отмокнешь с дороги, а потом за стол! Сейчас мы всё сообразим!

Петя с облегчением скрылся в ванной комнате. Лишь находясь там, он вспомнил, что давал в Харькове Кноррингам адрес мамы, «на всякий случай».

За столом все слушали Петину горькую повесть об отступлении марковцев. Он умолчал лишь о гибели Ксении, не в силах даже думать о том, что ему завтра предстоит тяжкий визит к Вериным…

Кнорринги слушали с грустным вниманием, юная Ирина тут же что-то записывала в свою тетрадочку. Надя не сводила с Пети глаз, для неё он был героем, не взирая на тяжкие, скупые слова о последнем бое дивизии. Профессор Даватц взволнованно ходил по комнате. Вдруг он с пылом, который трудно было ожидать от немолодого человека, произнёс:

– Всё! Решено! Завтра же иду записываться.

– Куда записываться? – не понял Петя.

– В действующую армию! Конечно, надо было сделать это ещё в Харькове! Но мы все думали…мы надеялись…

– Владимир Христианович, но ведь вы сугубо штатский человек! – возразила Мария Владимировна Кнорринг.

– В это суровое время нужно отбросить все прошлые предрассудки! Ещё далеко не всё потеряно! Борьба продолжается, и каждый должен сделать всё, что в его силах!

Профессор говорил, как опытный оратор, и его речь вновь разожгла какие-то, ещё тлеющие угольки в Петином сердце. Конечно! Как он мог допустить мысль о поражении, когда большевики на подступах к его родному городу! Когда здесь мама, Наденька, Кнорринги, и их всех Петя должен защищать до последнего вздоха. Но, поборов уныние, Петя всё же не питал уже напрасных иллюзий. Улучив момент, он отвёл маму в сторону и шёпотом сообщил ей:

– Мама, возможно придётся оставить город. Завтра собери вещи, самое необходимое. Предупреди квартирантов. Мы постараемся удержаться, но я слышал мнение, что надо отступать за Дон, и встать на позиции за ним.

Наталья Ивановна молча кивнула. Она уже пару недель назад начала думать об отъезде, наблюдая, как её состоятельные заказчицы одна за одной покидают Ростов. Петя рассказал ей и о Ксении. Она тяжело вздохнула, обняла его и мягко сказала:

– Значит, на то Божья Воля. К себе прибрал, поближе. Не от мира сего она была…чуяло моё сердце, что это так и закончится. Теперь она молится за нас там.

Вечером Надя не ушла, а осталась у Тепловых. Они с Петей, улучив минуту, уединились на кухне, и Надя гладила его волосы, и о чём-то долго ворковала, о чём-то невыразимо приятном и сладком, о том, что вновь побуждает жить. Чёрные дыры в Петиной душе мало-помалу начинали затягиваться. Но одна рана всё же оставалась, и она была связана с Ксенией. Вдруг на него накатила такая жуткая усталость, веки сами собой потяжелели, глаза непреодолимо слипались. Он вежливо остановил Надюшин щебет, приложив ей палец к губам. Затем, не раздеваясь, лёг на постеленный матрас прямо на кухне и мгновенно уснул. Надя легла рядом с ним и нежно обняла его. Некий ангел, в обличье юной девы, проник в комнату сквозь двойные стёкла, и простёр над ними длань, благословляя. Над Ростовом прояснилось, в небе зажглись звёзды. Приближалось Христово Рождество.