Среди овец и козлищ

Минуту спустя почтальон появился снова, направился к своему велосипеду. В руке он по-прежнему держал конверт.

– Доставка с уведомлением? – спросила Дороти, когда он поравнялся с ними.

Почтальон кивнул.

– В доме номер одиннадцать никого. Придется вернуть на почту.

Все уставились на конверт. Толстый, из плотной белой бумаги, и Дороти вытянула шею, чтоб увидеть обратный адрес, а Джон почему-то забеспокоился.

– «Кодак»? – спросила она.

– Да, похоже, что фотографии. – Почтальон, щурясь, смотрел на пакет.

Дороти протянула руку.

– Можно я передам, если вы не против? – Она улыбалась, кончики пальцев нетерпеливо дрожали.

Почтальон колебался, затем указал на свою бляху.

– Это мне работы может стоить, – сказал он. – «Королевская почта», знаете ли. Мы на государственной службе. Как полиция.

– Полиция? – удивилась Дороти.

– Да, и пожарные тоже, – добавил почтальон.

– Пожарные? – переспросила Шейла.

Он улыбнулся, развернул велосипед. И поехал вниз по улице, поскрипывая колесами.

– Все же интересно, из-за чего весь сыр-бор? – Брайан кивнул на то место, где только что стоял почтальон.

– Фотографии, – ответила Шейла.

– Вещественные доказательства, вот что! – Дороти снова достала платочек. – И говорить тут не о чем, ясно, как божий день. Готова побиться об заклад, в этом доме он до сих пор прячет снимки бог знает чего.

– О господи. – Шейла снова привалилась к каменной кладке.

– Не знаю. Я всего этого просто не вынесу, – пробормотала Дороти. – Прямо голова идет кругом.

– А ты что думаешь, Брайан? – Джон чувствовал, как тревожно забилось сердце в груди. – Считаешь, мы все в опасности?

Брайан уставился на Джона так пристально, что тот, не в силах вынести этот взгляд, отвернулся и посмотрел на подъезд к дому Дороти Форбс.

– Думаю, если бы тогда мы приняли необходимые меры, ну, раз уж выпал такой случай, то теперь не были бы в таком дерьме. – Брайан по-прежнему не сводил с него глаз. – Думаю, если б прислушались ко мне, если б поддержали, все теперь было бы иначе.

Джон обернулся к нему.

– Но ведь ты всего-то и сказал, как это важно, держать язык за зубами.

Брайан принялся расхаживать по тротуару, засунув руки в карманы.

– Это, – многозначительно заметил он, – и есть самое главное.

– Что? – воскликнул Джон.

– Понимать, в чем разница, черт побери! – крикнул в ответ Брайан.

Джон смотрел, как Брайан переходит улицу и направляется к дому два. Вот он остановился у дома Дороти Форбс, поддел мыском туфли кусок щебенки и отшвырнул в сторону.

Там лежало сто тридцать семь таких камушков, а теперь осталось сто тридцать шесть.

Джон точно это знал. Только что пересчитал.

Шейла затворила входную дверь. Она все еще слышала, как взвизгивает и наверняка размахивает своим платочком Дороти – в точности как и в ту ночь, когда были сделаны фотографии.

Даже теперь Шейла могла отчетливо проиграть все в памяти. Точно фильм, который она извлекала в особых случаях. В тех случаях, когда ей хотелось убедить себя, что все они невиновны, что поступили так с самыми лучшими намерениями. Ведь следовало подумать о детях. Правда, Кейти тогда у нее еще не было, но была Лайза, а мать всегда должна подавать детям пример. Слава тебе господи, миновали времена, когда орудием воспитания был ремень. Детей надо было учить, как выживать, показывать им, как избежать искушения и синяков, а также мужчин, намеренных использовать их в своих низменных целях.

Таких мужчин, как папочка Лайзы.

Таких, как Уолтер Бишоп.

Если не она подаст пример своим детям, то кто? И дело тут не просто в похищении ребенка. Все остальное тоже играет роль. То, как он оглядывал тебя, разбирал, словно по косточкам, когда ты проходила мимо. В том, как пряди седых волос падают ему на плечи, в том, как до блеска вытерт и засален его пиджак. В самой его наружности. А потом еще и эти фотографии. Они стали последней соломинкой. Да ребята вообще бы туда не сунулись, если б Уолтер не похитил ребенка. Тут все и началось, как цепная реакция. Тогда все они были еще мальчишками, и ничего плохого на уме у них не было. Она это точно знала, стоило на них только посмотреть.

2 декабря 1967 года

В хозяйственных сумках, которые Шейла несет домой, бренчит и позвякивает. Как она ни старается выпрямить руки, как ни старается держать их подальше от тела, они звенят, точно церковные колокола, выдавая ее с головой.

Впрочем, никто этого не слышит, кроме Лайзы. Субботний день, улицы опустели, все обедают, поедают сейчас фасоль на тостах, опустошают банки с супом, от разогретой еды валит пар – это хоть как-то компенсирует установившийся к началу декабря легкий, но кусачий морозец.

– А что у нас будет на ленч? – спрашивает Лайза. На ней пальто с капюшоном и застежкой на деревянных пуговицах. Пальто стало маловато в плечах, и Шейла сомневается, что дочка сможет проходить в нем до конца зимы.

– Что еще за «ленч» такой? – сердится Шейла. – А где нормальные слова, «обед» и «чай»?

– У шикарных людей принято говорить «ленч».

– Может, и так. Но что ты, шестилетняя соплячка, знаешь о настоящем шике?

Лайза не отвечает. Вместо этого начинает волочить ноги по тротуару.