Среди тибетцев

Все три дня, что мы пробыли в Хундаре, мужчины и женщины носили праздничную одежду и, по всей видимости, отложили все свои привычные дела ради нас. Мужчины всячески старались меня «развлечь» и задавали вопросы наподобие таких: «Почему европейская женщина всегда пишет или шьет? Она что очень бедна или дала обет?». В конце концов они предложили нам посетить несколько близлежащих монастырей, и это действительно оказалось очень интересно.

Монастырь Дескаид, к которому мы отправились в трехдневный поход, оказался самым большим и живописным в Нубре. Он был построен на величественном, перпендикулярно поднимающемся от реки скальном отроге высотой 11 000футов. Огромные красные, увенчанные снежными шапками вершины высотой 20 000футов, вздымались над нагромождением алых, белых и желтых храмов, башен, складов, крытых галерей и балконов, украшенных флагами, трезубцами и хвостами яков. Они были построены на деревянных контрфорсах и нависали над краем пропасти, а доминировала над общим фоном массивная центральная башня, или цитадель. Дескаид, пожалуй, самый прекрасный архитектурный объект из всех, что мне когда-либо доводилось видеть. Ради него одного стоило пересечь бурный Шайок и пережить все выпавшие на нашу долю испытания! Монастырь кажется неприступным, но на самом деле к нему можно подняться, преодолев тысячу каменных ступеней (где-то естественных, а где-то высеченных в скале), которые зигзагом тянутся к вершине, становясь все опаснее по мере подъема, последние зигзаги наводят на мысль о трудностях восхождения на пирамиду Хеопса. День выдался очень жаркий, 99 градусов по Фаренгейту в тени, даже голые, отливающие металлическим блеском склоны пурпурных гор излучали тепло. Мой «доблестный серый» осилил половину пути, что было очень непросто, и тибетцы радостно кричали «Шарбаз!» («Молодец!»), когда он отважно взбирался по широким и скользким каменным уступам. После того, как я спешилась, мои спутники охотно помогли мне преодолеть оставшуюся часть этого неописуемо жуткого подъема. Входные ворота гомпы украшала голова яка и множество буддийских символов. Высоко над нами, на грубой галерее, собрались пятьдесят монахов со своими музыкальными инструментами. Как только кан-по, настоятель, Пунт-сог-согман (что означает «воплощенная добродетель») поприветствовал нас у ворот, монашеский оркестр произвел невероятный смерч совершенно ошеломляющих звуков. Горное эхо подхватило и продлило страшный рев шестифутовых серебряных труб¹²⁰, оглушительный гром шестифутовых барабанов, звон цимбал и какофонию множества громадных гонгов. Эти звуки нельзя было назвать музыкой, но эффект они производили поистине космический. Игрой на трубах приветствуют самых почетных гостей, и таковым для монахов, презиравших его учение, был благочестивый и мудрый немецкий миссионер. Мистер Редслоб объяснил, что я бывала в буддийских монастырях на Цейлоне и в Японии и хотела бы также осмотреть тибетские храмы. И вместе со свитой гоп, заминдаров, крестьян и погонщиков мулов мы вошли в коридор, полный лам в желтых шапках и алых потрепанных одеяниях, подпоясанных желтым кушаком, где нас угостили абрикосами, а затем со скрежетом распахнули тяжелую решетку, преграждавшую вход в самый нижний из семи храмов.

Некоторые буддийские ритуальные предметы