Среди тибетцев

Впервые увидев Храм Гнева (или Справедливости) с его рядами жутких демонов, терзающих корчащихся от боли окровавленных людей, я сразу вспомнила об Аде. С колонн свисали старинные лакированные маски демонов, в неподвижных руках изваяний сверкали обнаженные мечи, а в глубокой нише, во тьме, ставшей «видимой» при свете единственной лампы, притаился неописуемый ужас ― палач Владыки Ада, который сжимал в своих многочисленных руках орудия пыток, а перед ним лежали колокольчик, ваджра и скипетр, а также стоял кувшин с носиком и чаша со святой водой. Наши благовонные палочки дымились в неподвижном воздухе, монахи размахивали кадилами, а доносившаяся откуда-то сверху неблагозвучная музыка рождала полуподземное эхо. В этом храме Справедливости молодые монахи ежедневно проводят несколько часов, созерцая муки, уготованные нечестивым. В самом высоком храме, храме Мира, летние солнечные лучи освещали Шакью Туббу и всецело погруженную в безмятежность буддийскую триаду¹²¹. Стены украшали фрески великих лам, а по периметру храма располагались альковы, в каждом из которых находилось изображение одной из инкарнаций Будды. В часовне, полной чудовищных изображений и груд медальонов, содержащих прах «святых» людей, настоятель обсуждал с послушниками вопросы религии. В часовне медитаций среди зажженных благовонных палочек перед культовыми изображениями сидели монахи. Они молились и перебирали четки, стараясь ввести себя в состояние экстатического созерцания (чем-то напоминающее гипнотический транс), ибо, несомненно, существуют благочестивые ламы, хотя большинство из них бездельники и грешники. Хотя вся тибетская литература считается «священной», некоторые тексты, написанные каллиграфическим почерком на пергаменте и завернутые в парчу и шелк, ― это всего лишь сказки и истории сомнительной нравственной ценности, которые ламы, поглощая одну чашу чанга за другой, зачитывают своей «пастве», навещая ее зимой.

В гомпе Дескаид проживает около ста пятидесяти лам, все они получили образование в Лхасе. Младший сын в каждой семье обязан стать монахом и нередко приступает к обучению, как только его отнимают от груди. В возрасте тринадцати лет послушников отправляют учиться в Лхасу на пять или семь лет, по случаю их отъезда устраивается большой деревенский праздник и несколько дней совершаются религиозные обряды. Тесная связь с Лхасой, прежде всего у лам в желтых одеяниях, делает буддизм Нубры особенно примечательным. Все крупные гомпы имеют прототип в Лхасе, в этом городе зародились все церемонии и обряды, там освящается каждый предмет культа, и именно в Лхасе ламы получают свои знания. Буддизм ― неотъемлемая часть Нубры. Горные отроги венчают гомпы, вдоль дорог на мили протянулись чод-тены, мани и молитвенные барабаны, на каждой крыше развеваются молитвенные флаги, с написанными на санскрите мантрами. То и дело встречаются процессии лам в красных и желтых одеяниях, каждую торговую сделку и общественный договор должен благословить священник. В гомпах сосредоточены все материальные ценности, они также имеют монополию на образование, а одиннадцать тысяч монахов, выходцев из народа, которые управляют всеми делами людей как при жизни, так и после смерти, тесно связаны с Лхасой через образование и традиции и подчиняются ей.

Мы долго стояли на раскаленной крыше самой высокой башни гомпы, пока мистер Редслоб спорил с настоятелем «о вещах, относящихся к царству Божьему». Окружающие нас монахи презрительно посмеивались. По словам мистера Редслоба, они и прежде не проявляли интереса к христианству. Как бы то ни было, настоятель принял подаренное ему Евангелие от Иоанна. «Евангелие от Матфея, ― заметил он, ― меня очень позабавило». Какофония звуков и рев громадных труб в честь нашего отбытия сопровождали нас на протяжении всего долгого и трудного спуска к абрикосовым рощам Дескаида.