Среди тибетцев

Невозможно не полюбить жителей Нубры, ведь на протяжении всего нашего пребывания среди них они всегда были к нам безгранично доброжелательны. В нашу честь устраивались пиры, двери любых гомп были для нас открыты, нас приветствовал и провожал рев огромных ритуальных труб, но при этом никто даже мысли не допускал о том, чтобы запросить за свои услуги и гостеприимство бакшиш. Жители деревень всегда приходили вечером посидеть у нашего костра, они были дружелюбными и веселыми, но при этом совершенно ненавязчивыми, рассказывали истории и местные новости, обсуждали притеснения со стороны кашмирских чиновников, планы России, строительство Среднеазиатской железной дороги и говорили, что считают слабостью отказ индийского правительства от аннексии провинции у северной границы. Мы разделяли многие их идеи и чувства, так что взаимопонимание между нашими народами не только возможно, но и неизбежно¹²².

Трудолюбие в Нубре ― необходимое условие для выживания. Оба пола работают очень усердно, что придает изюминку религиозным праздникам, когда можно немного развеяться и отдохнуть. Будь то дома или в пути, мужчин никогда не видят без прялки. Еще они умеют ткать и шьют одежду для женщин и детей! Все местные жители занимаются земледелием, а также зарабатывают деньги, переправляя товары яркендских купцов через высокогорные перевалы. Мужчины вспахивают поля при помощи хайнаков, а женщины разбивают комья земли и принимают участие во всех остальных сельскохозяйственных работах. Почва, лишенная навоза, который сушат и запасают в качестве топлива, редко способна произвести более десяти урожаев. «Три акра и корова»¹²³ для тибетцев ― это четыре акра аллювиальной почвы на семью и пастбища для яков и овец в горах. Фермы, засаженные ячменем, пшеницей, горохом и люцерной и утопающие в зелени абрикосовых и других фруктовых деревьев ― настоящие оазисы посреди пустыни. Жители Нубры экспортируют абрикосовое масло, курагу, овечью шерсть, тяжелую некрашеную шерстяную ткань, грубую ткань из шерсти яков и подшерсток кашмирских коз. Они жаловались, и я думаю, что не без оснований, на непомерные поборы со стороны кашмирских чиновников, однако ни нищих, ни свидетельств крайней бедности я не видела.

Попасть обратно в Лех оказалось непросто. Из-за подъема Шайока мы не могли вернуться через перевал Дигар, а альтернативный маршрут через ледник Кхарзонг еще некоторое время оставался непроходимым, поскольку лед там был абсолютно гладким. Наконец пришло известие, что снегопад сделал его поверхность шероховатой. Несколько человек в течение двух дней не покладая рук трудились, прокладывая тропу, и с большим трудом, потеряв одного яка, он сорвался в пропасть, что является одной из самых распространенных причин гибели в Тибете, мы добрались до деревни Халсар, где, увы, нам пришлось расстаться с Це-ринг-дон-драбом (что означает «цель жизни выполнена»), гопа из деревни Сати, дружба с которым доставляла мне истинное удовольствие, к тому же, по словам мистера Редслоба, именно его мужеству и быстроте реакции я обязана своим спасением от утопления. Спустя два дня путешествия со множеством изматывающе долгих и крутых подъемов мы посреди снежной бури добрались до убогой деревушки Кхарзонг Лар-са, которая располагалась на высоте, превосходящей Монблан. Все слуги страдали от ладуга и вместе с несколькими большими тибетскими мастифами забрались в пещеру, где и наслаждались комфортом в тесноте и духоте до следующего утра, пока мы с мистером Редслобом и несколькими тибетцами, которые согласились прийти нам на помощь, устанавливали палатки. Дул сильный пронизывающий ветер, и температура опустилась до 15 градусов по Фаренгейту, нам ничего не оставалось, кроме как рано лечь спать и переждать здесь ночь. Мистер Редслоб в тот день сильно простудился и заработал плеврит, от последствий которого так никогда и не оправился.