Среди тибетцев

Там также остановился большой караван из жаркого и солнечного Амритсара. Товары были спрятаны под навесами из козьей шерсти, голодные мулы жались друг к другу, а их дрожащие погонщики-пенджабцы, укутавшись с ног до головы в одеяла, выкапывали корни утесника, чтобы развести дымные костры. Мой багаж, прибывший раньше, лежал прямо на мокром снегу, а слуги пытались разбить палатку на сильном ветру. Прошлой ночью они спали прямо на земле, что явно сказалась как на их физическом, так и умственном состоянии. В их мытарствах даже было что-то забавное. Мне же холод, напротив, был в радость, и я решила немного размяться, чем перепугала Мандо, который окоченевшими руками пытался растереть Гьялпо полотенцем. Хасан Хан, со стучащими зубами и сильной глазной невралгией, надев под тюрбан мой «рыбацкий капюшон», отважно продолжал исполнять свои обязанности. Мандо тщетно лил слезы над нежелавшими разгораться мокрыми корнями утесника, впрочем, он был такой не один, повсюду в небольшом, залитом водой каре¹³⁸ у камней ютились путники из Амритсара, старающиеся уберечь от стихии свои безнадежные костры, а пятьдесят мулов и лошадей, с хвостов которых лилась вода, понурив головы, стояли спиной к безжалостному ветру, пытаясь щипать скудные остатки травы. Моя палатка была воплощением дискомфорта. Из гравия торчали большие камни, кровать стояла прямо в луже, мокрая насквозь попона свисала с единственного стула, запасная одежда слуг и припасы лежали на столе, промокшее сено для яков и отсыревший мешок с зерном занимали большую часть пространства, намокшая свеча зашипела и погасла, с висящей на крюке одежды капала вода, и время от времени ко мне одним здоровым глазом заглядывал Хасан Хан и сокрушался: «Мем-саиб, у меня не получается разжечь огонь!». Однако его настойчивость в конце концов увенчалась успехом, и чашечка крепкого бодрящего напитка из растворенного в воде с настойкой имбиря «валоида»¹³⁹ фирмы Берроуз и Велком, придала всем сил. Его мягкое, но мощное действие имело такой поразительный эффект, что утром ко мне в палатку вошел смеющийся Хасан, смотрящий на мир двумя здоровыми глазами. Затем он поведал мне, что погонщики пони и Мандо плакали, а кули из Леха, которые до бури выражали готовность пройти весь путь до Шимлы¹⁴⁰, отказавшись от ужина, прорыдали всю ночь под крыльями моей палатки, пока я крепко спала. Узнав об этом, я обратилась к своим людям с речью и сказала, что готова отпустить всех, кто не хочет идти дальше, и даже помогу им вернуться домой, поскольку я не могу брать с собой столь малодушных и несчастных существ, и мне вполне достаточно помощи татар, последовавших за мной из Цалы. Они стали бурно протестовать, выразительным жестом показав, что я могу перерезать им горло, если они вновь позволят себе проявить слабость, и уговорили меня дать им еще один шанс. К счастью, плохой погоды больше не было, а значит и сопутствующих неприятностей.

Далее наш путь лежал по долинам, равнинам и покрытым гравием склонам гор, совершенно лишенным растительности, за исключением засохшей полыни. Однажды нашим вьючным животным пришлось обходиться без пищи целых сорок часов. Пресной воды было очень мало, а на равнинах Лингти ее и вовсе можно было найти только на дне ям, оставленных копытами животных. Насекомые встречались крайне редко, и не было видно никаких птиц, кроме серых голубей, так называемых «голубей долин», которые часто на протяжении многих миль летели вдоль ущелий впереди нас. Зато мы часто видели стада киангов, которые по утрам приходили напиться воды из источников неподалеку от мест стоянок путешественников. Выглядывая в щель палатки, я могла наблюдать за ними, не тревожа. В одном стаде я насчитала сорок особей. Они держались семьями, самец, самка и жеребенок. Высота животного от земли до холки составляла 14 ладоней¹⁴¹, и оно больше походило на мула, нежели на лошадь или осла. Звук, который производили кианги, скорее напоминал ржание, чем ослиный крик, но ему недоставало полноты. Цвет шерсти у них светло-коричневый, почти бежевый, переходящий в нижней части тела в белый, а по спине проходит темная полоса. Уши длинные, а хвост как у мула. Он скачет рысью и галопом, а когда встревожен ― карьером¹⁴². Поскольку на киангов не охотятся, людей они практически не боятся, так что семьи этих животных нередко паслись в двухстах пятидесяти ярдах от нас. Кианг почти так же неукротим, как зебра, он нежно заботится о своей семье и, по всей видимости, живет полной и счастливой жизнью.

Долина Лахул