Среди тысячи слов

– Не надо тут умничать, – сказал он низким голосом, словно гром, предупреждающий о буре.

Он еще мгновение смотрел на меня, а потом, проворчав что-то, нашел зажигалку и стал рыться на захламленном кофейном столике в поисках пачки сигарет. Раздражение все накапливалось, и он искал все быстрее, переворачивая пустые бутылки и банки. Наконец, пробормотав проклятие, батя перевернул весь стол, опрокинув сигаретные окурки, пепел, бутылки и банки на пол.

– Боже, бать.

Я убрал миску и, схватив мусорный мешок из-под раковины, встал на колени и принялся за уборку, складывая бутылки и банки в пакет.

Все еще сидя на диване, батя низко склонился за пустой банкой из-под пива и кинул ее в мешок. Затем он взял одну из бутылок за горлышко и ударил ею меня по лицу.

– Ну, умничай тут у меня, – проорал он, размахивая бутылкой.

Я уставился на него, а сердце колотилось в груди. Учащенно дыша, я чувствовал, как правая часть лица начала опухать. С каждым ударом сердца острая боль пронзала скулу и рану под глазом. Кровь стекала по щеке.

С криком ярости я выбил бутылку из его руки, схватил его за запястья и прижал к его груди. Я вжимал его в диван, надавливая всем своим весом, глядя ему в глаза. Кровь струилась со щеки на его клетчатую рубашку.

– Больше никогда, – проорал я сквозь зубы. – Больше, черт возьми, никогда.

Его удар был сильным, ведь он проработал со сталью всю жизнь. Но я просто поставил защиту. Теперь я был сильнее его. Он не пытался бороться, и в его глазах светился страх.

Я в последний раз толкнул его и встал. Уставился на него, пытаясь вспомнить то время, когда он не смотрел на меня с презрением. Время, когда он, мама и я были счастливы вместе. В моей голове запечатлелась фотография нас троих, но теперь на ней были только мы с мамой. Мужчина, бывший моим отцом, исчез с фото.

Я направился в ванную. За моей спиной батя ахнул, пытаясь восстановить дыхание и матерясь. Я захлопнул дверь ванной и посмотрел на свое отражение.

– Боже мой.

Моя правая скула вспухла и увеличилась, кожу прорезала рана в полсантиметра, из которой все еще струилась кровь. Яркое красное пятно пачкало белую футболку.

Я схватил полотенце у раковины, подержал под холодной водой и вытер щеку. Мне, скорее всего, нужно зашить рану, но я не собирался платить еще и за срочную помощь. У меня была пачка пластырей-бабочек на такой случай. С третьей попытки у меня получилось достаточно быстро приклеить один из них, прежде чем кожа стала слишком скользкой от крови. Я приклеил второй пластырь рядом с первым, а сверху них обычный.

Все лицо болело. Опухоль, скорее всего, продержится еще несколько дней. Несколько репетиций, на которых актеры будут смотреть на меня с жалостью, но никто не станет спрашивать, что произошло, потому что они уже знают. Марти отведет меня в сторону и скажет снова, что его двери всегда открыты. Я мог бы воспользоваться его гостеприимством.

Я уставился на свое отражение и подумал, какого черта я им не воспользовался.

Выйдя из ванной, я понял почему. Отец сидел на диване, сложив руки на коленях и уставившись в пустоту. Грустный и потерянный. Пятна моей крови высыхали, становясь коричневыми на фоне его зеленой клетчатой рубашки.

Он поднял взгляд и сразу посмотрел на мои раны. Я увидел боль и сожаление, промелькнувшие на его лице, но он быстро отвернулся.

Я положил в рюкзак сценарий «Гамлета», забрал ключи от машины, пачку сигарет и куртку. Подошел к кофейному столику и взял пульт. Отец дернулся, словно я собирался ударить его. Это было почти так же больно, как удар по лицу.

– Включить новости?

Он кивнул. Я включил телевизор и вышел.

Я пошел к восточной части свалки, к перевернутой фуре рядом с забором из сетки-рабицы. По пути я зажег сигарету и глубоко затянулся. Медленно выдохнул, пытаясь успокоить нервы. Я остановился, услышав певучий голос Бенни.

– Черт возьми, Бенни.

Я услышал грохот, за которым последовало чертыхание. Бенни вылез, потирая голову.

– Черт, ты до смерти напугал меня.

– Почему ты не в школе?

Он пожал плечами, смущенно глядя вниз.

– Не знаю, – сказал он. – Не хочу. – Он оторвал взгляд от своих ботинок, и его глаза расширились. – Что с тобой случилось?

– Ты знаешь, что со мной случилось, – ответил я. – Я хочу знать, что происходит с тобой. Ты не можешь не ходить в школу.

– Почему нет? – выплюнул он в ответ. – Ты не ходишь в школу.

– Я ходил в школу, пока меня не выкинули, а теперь я буду сдавать тест, чтобы закончить ее. Ты в восьмом классе. Ты ко всем чертям испортишь свое будущее, если перестанешь ходить в школу.

– Ладно, ладно, – ответил он, но в голосе не было уверенности. Я не достучался до него. Не знал, как. Я не знал, что нужно делать или говорить. У меня не было нужных слов. Я не был его отцом. Я просто был соседом с пьяницей отцом.

И внезапно я ощутил жуткую усталость. Ощутил себя полностью вымотанным.

– Хочешь помочь мне порепетировать реплики?

– Ты не станешь отвозить меня в школу?