Среди тысячи слов

– Потому что он бедный? – воскликнула я, и слезы потекли по моим щекам. – Потому что его отец – пьяница? Что, если бы он был богат? Что, если бы ходил в частную школу? Если бы его отец был генеральным директором компании стоимостью в миллиард долларов? Ты бы тогда мне поверил?

Мама уставилась на меня, побледнев.

Выражение лица отца изменилось, в глазах появилось смятение.

– Мы сейчас не обсуждаем эти смехотворные гипотетические ситуации, – сказал он. – Мы говорим о том, что произошло сегодня ночью.

– Ничего не произошло сегодня ночью, – сказала я.

«Это произошло прошлым летом».

«Позвони в полицию», – говорила Энджи.

Теперь здесь были полицейские. Стояли в моей гостиной, огромные и представительные, отстраненные, со скучающим видом, разбирающиеся с семейной драмой в четыре утра. Я не ощущала от них ни злобы, ни сострадания. Никакой связи. Никакого чувства безопасности. Они заполнили комнату мужским безразличием к проблемам семнадцатилетней девушки. Как они отреагируют, если я скажу родителям правду о Ксавьере?

И я сразу же могла представить это с их точки зрения. Испуганная девушка, пойманная с бойфрендом в доме, говорит всем, что настоящее преступление произошло примерно год назад, с другим парнем, в другом городе, в другом доме. И доказательств нет. Это покажется худшим жалким способом отвлечь внимание.

Правда не навредит Ксавьеру. Они лишь разрушит все вокруг меня. Я стану предметом постоянных допросов с пристрастием, попыток доказать то, что доказать нельзя. Я буду отвечать «Я не помню» на вопрос за вопросом.

Я взглянула на отца.

– Ничего не произошло, – прошептала я. – Я все продолжаю твердить это, а ты не слышишь. Я произношу правду, и ты не слышишь.

Отец вздохнул и повернулся к офицерам.

– Вы не можете просто арестовать его или привести на допрос? Он обесчестил ее в моей…

– Прекрати это говорить, – закричала я с дивана. – Он не сделал мне больно. Никогда не делал.

Андервуд поднял руку ладонью ко мне.

– Вам нужно успокоиться.

– Технически это не изнасилование, сэр, – сказал Мерфи.

– Но ему девятнадцать. Ей только семнадцать.

Я смотрела, как эти люди, стоя надо мной, обсуждали меня, словно меня там не было. Я была там. И все же нет. Я находилась между сном и явью. Сходила с ума, потому что все было предельно понятно.

– По закону в Индиане допустимый возраст согласия – шестнадцать, – сказал Мерфи. – Но, если хотите, чтобы он ответил на пару вопросов, мы можем это устроить. Все еще ведется расследование о том, что произошло на заправке, и его фамилия не впервые оказывается в центре внимания.

Я не могла ни говорить, ни дышать, пока разворачивался другой сценарий. Айзека могут арестовать для допроса. Приведут в участок в наручниках. Сексуальное насилие добавится к списку преступлений, которые он никогда не совершал. Финальный акт в трагической истории его жизни. Истории, которой он никогда не желал.

– Нет, – сказала я, поднимаясь на ноги. Или попыталась. Колени подогнулись, и я села на ковер у папиных ног. – Ты не можешь так поступить. Пожалуйста, послушай меня. Я не… я больше с ним не увижусь. Обещаю. Он уезжает из города. Агенты по поиску талантов приедут посмотреть на его игру в «Гамлете». Он уезжает из Хармони. Пожалуйста, папа. Ему нужен этот спектакль. Не забирай его. Я обещаю, что больше с ним не увижусь.

Полицейские обменялись взглядами.

– Сэр?

– Папа, умоляю тебя.

Наступила тишина. Желваки отца ходили ходуном, пока он раздумывал.

– Спасибо вам, офицеры, – наконец сказал он, пристально глядя на меня. – Думаю, мы взяли все под контроль. Однако я оставляю за собой право передумать и отправить его в участок. Если я узнаю, что все еще хуже, чем утверждает моя дочь. Реджина?

Мама вырвалась из задумчивого состояния и поднялась, затянув шелковый пояс халата. Словно хозяйка худшей в мире вечеринки, она повела полицейских в прихожую.

– Спасибо большое, что приехали.

Я сидела на полу у ног отца. Волосы упали на плечи неаккуратными прядями, слезы высыхали на щеках.

– Он уезжает из города?

– Да, – прошептала я.

– Хотя его отец в больнице?

– Потому что его отец в больнице, – ответила я, глядя на ковер. – Айзеку нужны деньги, чтобы помочь отцу. А теперь еще больше, чем раньше.

– Он будет зарабатывать на жизнь актерством? – папа выплюнул слово, словно мусор. – Он и десять миллионов других? Все так просто?

– Ты мог бы помочь ему, – сказала я, поднимая голову.

– Зачем я стану это делать?

– Ради меня.

– После того, как вы вдвоем проявляли неуважение ко мне и моему авторитету бог знает сколько времени? Назови хоть одну причину.

Я назвала самую худшую причину. То, что, я надеялась, смягчит сердце отца и спасет Айзека и меня. Вместо этого я разрушила нас тремя словами.

– Я люблю его.

Мама только вернулась из прихожей. Она замерла, услышав мои слова, а затем схватилась за спинку стула. Она закрыла глаза и, щелкнув зубами, и рот.