Читаем Средневековая философия и цивилизация полностью

Но этот четкий интеллектуализм и любовь к точности проявляется также в других формах культуры XIII века. Он вдохновляет даже мельчайшие детали той структуры доктрины, разработанной докторами теологии, придавая каждому элементу веры апологетическое и рациональное объяснение. Он обнаруживается в трудах канонистов, которые аргументируют исходя из церковного права, точно так же как правоведы аргументируют исходя из римского права. Интеллектуализм также обнаруживается в толковании ритуалов и символов, многообразие значений которых такие люди, как Вильгельм, епископ Манда, пытались раскрыть в своем Rationale Divinorum («Значения божественных служб»). Далее, то же самое можно найти и в Roman de la Rose («Роман о Розе») поэта Жана де Мена, где Разум персонифицирован и заполняет поэму пространными рассуждениями, точно так же как он наполняет своими диктатами жизни средневековых людей [206].

Тот же самый интеллектуализм и та же ясность проявляются и в готической архитектуре и скульптуре, где все разумно и рационально.

Разве не справедливо было сказано, что готическая архитектура есть применение логики в поэме в камне, что она говорит так же убедительно и так же ясно как с разумом, так и со зрением? Это не более чем самое логичное применение закона гравитации. Стрельчатые арки окон и своды с двойными арками восхитительно выполняют свою функцию, как и опоры и контрфорсы. Повсюду мы находим красоту рациональную; никаких ненужных украшений, ничего из того фантастического убранства, что портило представление о готике в XV веке. В этих ясных и чистых линиях, которые мы видим в нефах соборов Реймса, Парижа, Амьена и Шартра, все спокойно и умеренно. В стенах были сделаны расщелины, чтобы впустить свет, однако свет наполнял скорее видения, навеянные витражами; и ощущаемый недостаток света был восполнен в итоге созданием церквей, которые были прозрачны, где все подчинено идеи освещения.

Точно так же и со скульптурой XIII века, формы которой оживляются ясными и суровыми концепциями. М. Мале пишет, что «иконография XIII века нацелена на разговор с разумом, а не с чувствами». Она доктринальна и теология-на, иначе говоря, логична и рациональна, но в ней нет ничего патетического или нежного. Великие религиозные композиции говорят с разумом, а не с сердцем. Рассмотрим, к примеру, как художники XIII века представляли себе Рождество Христово: «Дева Мария полулежит на ложе, отвернув голову, Младенец не в колыбели, а на алтаре; над Его головой подвешена лампа между раздвинутых занавесей»[207]. Каждый момент направляет разум к догме и учению. Человеческие эмоции молчат перед такой концепцией, и то же верно, когда спокойная Дева держит на руках или на коленях Младенца-Спасителя или когда она помогает в горе, но без слабости, снять с креста своего Сына. Лишь после XIV века искусство становится нежнее, Святая Дева улыбается и плачет, и «символическое яблоко, которое серьезная Дева Мария XIII века держит в руке, чтобы напомнить нам, что она вторая Ева, становится игрушкой, чтобы малыш Иисус не расплакался»[208].

Общество в целом тоже интеллектуально, в том смысле, что весь век жаждет порядка. Конечно, XIII век наполнен распрями и мятежами, войны вспыхивали повсюду; это означает только то, что больше невозможно полностью реализовать общественный идеал в том веке, как и в любом другом. Но идеал тем не менее существовал и был действенным.

Отношения вассалов и сюзеренов, подданных и королей, участие феодальных слоев в привилегиях правительства, учреждении национальных парламентов, сведении в кодекс гражданского и канонического права, организации ремесел и гильдий, абсолютное и международное священноначалие Церкви, подчинение государств моральному авторитету папы – все это интеллектуальные слои общества считали лучшим средством расстановки вещей на свои места. Фома Аквинский говорил, что порядок указывает в каждом случае на вмешательство разума. «Intellectus solius est ordinare» [209]. Только разум способен упорядочить вещи. Следовательно, естественно, что интеллектуализм проявляется во всем.

Глава девятая

Плюралистическая концепция Вселенной

I. Что такое метафизика

Узнать концепцию Вселенной, предлагаемую схоластикой, – значит вступить в сферу метафизики. Реальные существа живут вне нас. Мы узнаем о них сначала посредством чувственного восприятия. Затем интеллект лишает реальности, предложенные чувственным восприятием, их индивидуальных и специфических черт, так что объект понимается как абстрактный и предоставляет возможность обобщения.

Метафизическое исследование, таким образом, основывается на абстрактном знании как того, что является сутью материальных существ, так и определений, которые принадлежат всем сущностям.

Что такое реальность?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука
Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука