Средневековая философия и цивилизация

Чтобы прояснить ответ схоластики на этот вопрос, я предлагаю рассмотреть реальность последовательно в двух аспектах: во-первых, в статике, или реальность в состоянии покоя; во-вторых, в динамике, или реальность в состоянии перемен.

Я пользуюсь этими общими терминами предварительно, они станут понятнее по мере нашего продвижения вперед.

II. Статический аспект реальности

Давайте на мгновение предположим невозможное, а именно что вращающаяся Вселенная, в которой мы живем, вдруг остановилась и что в этом состоянии вселенского покоя мы можем сделать фотографический снимок этого статичного мира. В этом состоянии из чего будет складываться реальный мир? Схоластика ответила бы: из неопределенного числа сущностей, независимых в своем существовании друг от друга. Каждый человек, каждое животное, каждое растение, каждый одноклеточный организм, каждая частица материи существует сама по себе, в своей непостижимой индивидуальности. Существует лишь индивидуум. Такова фундаментальная доктрина схоластической метафизики, и ее унаследовали из XII века. Она принадлежит естественной науке, а не философии, чтобы поведать нам, что такое индивидуум. Это атом, ион или электрон? Схоластическая метафизика последовала бы за современной наукой к самым глубинным частицам реальности. Что бы это ни было, существует лишь индивидуум.

Таким образом, схоластика есть плюралистическая философия и заклятый враг монизма, который учит единоначалию всех реальностей. Соответственно, Фома Аквинский говорит о Fons Vitae («Источнике жизни») Авицеброна, апологета неоплатонического и арабского пантеизма, скорее как об отравленном колодце, а не как о фонтане жизни.

Давайте рассмотрим внимательнее одну из этого несчетного числа индивидуальных реальностей, которые окружают нас со всех сторон, – например, дуб, растущий вот там. Индивидуальность, представленная здесь, включает в себя множество элементов: этот дуб, который имеет определяемую толщину и высоту, цилиндрическая форма ствола, шершавость коры, темный цвет листвы, место, которое он занимает в лесу, определенное воздействие его зелени на окружающую атмосферу, специфическая зависимость от внешних воздействий, поскольку он поглощает питательные жизненные силы из почвы. Здесь такое множество определений сущности, или, пользуясь языком схоластики, столько много классов, категорий — категории количества, качества, действия, пассивности, времени, пространства и отношений.

Теперь все эти классы или категории предполагают еще один, более фундаментальный. Сможете ли вы понять, спрашивает Аристотель, реальность хождения без того, кто идет? Вы можете представить себе количество, толщину и остальное без того – нашего вышеприведенного дуба, – что обладает ими? Ни действие – ходьба, ни количество нельзя постичь отдельно от объекта, в котором они существуют. И это объект, который Аристотель и схоластика называют субстанцией, – фундаментальная категория, отличная от других классов, которую они называют случайностью (accidentia).

Мы не только представляем себе материальные реальности с точки зрения субстанции и случайности, – и ни одна философия не отрицает существование в нашем мозгу этих двух концепций, – но также субстанции и случайности существуют независимо друг от друга и вне нашего разума. В порядке существования, как и в порядке нашей мысли, субстанция и случайность относительны друг к другу. Тот, кто преуспел в доказательстве внешнего существования случайности[210] (например, толщина дерева), также доказывает существование субстанции (то есть дерева). Если акт хождения не является иллюзией, а чем-то реальным, то же самое должно в равной степени быть верным для материальной сущности, которая ходит и без которой акта хождения не будет. Субстанция, или объект, существует отдельно, она самодостаточна. Но она также и опора всего остального, поэтому и называется accidentia (id quod accidit alicui rei).

Что касается моей собственной субстанции, субстанции меня, как человеческого существа, то есть личности, тут существует свидетельство сознания посредством его особой деятельности существованию именно такого субстанциального эго. Думая, говоря и так далее, я достигаю своей собственной существующей субстанции. Схоласты были по существу знакомы с cogito ergo sum. Без неизменности личности память была бы необъяснимой. Если бы я был только собранием эфемерных поступков (актов), которые Тэн называет собранием сигнальных ракет сознания (gerbes lumineuses), как может одна сигнальная ракета помнить другую?

Как тогда я мог бы помнить в зрелости поступки, совершенные в моем детстве? Но я не только помню эти поступки, я также осознаю, что остаюсь одной и той же личностью, мои поступки исчезают, мое тело изменяется, но я остаюсь объектом, независимым от этих поступков (актов) и перемен.