Читаем Средневековая философия и цивилизация полностью

Мы свободно желаем блага, которое выбираем, не потому, что оно есть большее благо, но потому, что оно есть какое-то благо. В некотором смысле мы можем сказать, что наш выбор останавливается на благе, которое мы считаем лучшим. Но в конечном счете это верно, лишь если мы добавим, что воля свободно вмешивается в это решение. Другими словами, именно под влиянием воли практичный интеллект выносит свое суждение, что тот или иной образ действий предпочтительнее. Воля может в действительности отдать предпочтение любой из этих альтернатив. В момент определенного выбора обдумывание прекращается и уступает место решению. Так, Фома и Дунс Скот избегали психологического детерминизма, который ставил в тупик других схоластов, таких как Годфри Фонтейн и Жан Буридан.

Так, свобода живет в воле, но корни ее в суждении. Следовательно, свободный акт – это обдуманный акт, и целиком мыслительный. Акт подобного рода вещь не обычная. Действительно проходят дни, на протяжении которых мы не принимаем интеллектуальных решений, то есть в схоластическом значении этого слова.

IV. В более общем смысле (психология, логика, метафизика, этика, эстетика)

Схоластический интеллектуализм вполне очевиден не только в оставшихся отраслях психологии, но также в логике, метафизике, эстетике и морали.

Абстракция, которая является основной работой интеллекта, устанавливает духовность души, поскольку существо, способное производить мысли, содержание которых свободно от цепей материи, само по себе выше материи[201]. Она оправдывает естественный союз души и тела, потому что нормальная функция организма не может быть отделена от акта мышления. Она приводит довод в пользу нового союза души с телом в воскресении, потому что тело есть обязательный инструмент интеллектуальной деятельности.

Нужно ли отмечать, что каждая теория науки или научной логики непостижима без интеллектуализма? Научные суждения – это необходимые суждения, законы, и они не требуются без абстракции и обобщения. На абстракции основана теория силлогизма, ценности первых принципов, определения, разногласия и все, что входит в процесс созидания. Еще до Анри Пуанкаре схоласты сказали: «Наука должна быть интеллектуальной, или она прекратит свое существование».

Восприятие произведения искусства и его красоты также акт интеллекта. Красота должна быть блистательной, claritas pulchri, она должна обнаруживать и поразительным образом внутренний порядок, который управляет красотой. Она говорит со способностью познания и, прежде всего, с интеллектом.

То, что верно для восприятия произведения искусства, верно и для его создания. Артистические способности человека – благодаря которым плотник и скульптор достигают своих результатов – состоят в правильном использовании разума; ведь разум один доводит намерения до конца. Ars nihil aliud est quam ratio recta aliquorum operum faciendorum («Искусство есть не что иное, как некоторая сделанная правильным способом работа»). «Достоинства искусства», virtus artis, – как для скромного ремесленника, так и для талантливого художника – состоят скорее в совершенстве духа, чем в понимании тонкостей искусства или в физической сноровке[202].

Подобная верховная власть достигается в моральной сфере. Разум учит нас нашим обязанностям и управляет нашим сознанием. Разум придает типичную значимость судьбе и счастью. Быть счастливым – это, прежде всего, знать, потому что счастье состоит в наивысшей деятельности нашей наивысшей физической силы, то есть в понимании[203]. Даже в этой жизни знание есть великое утешение. Блаженство или совершенная добродетель, предназначенная человеку, – то единственное, что рассматривает философия, – будет «счастьем абстракции», а добродетель, основанная на абстрактном знании законов и сущностей осмысленного мира, познанием и любовью Создателя к Своим творениям [204].

Превосходство разума проявляется также в метафизике, где оно объясняется существенным порядком вещей, который основывается целиком на Божественном Разуме. Это проявляется в неизменности как естественных, так и моральных законов, которые Бог не может изменить, не вступая в противоречие с Вечным Разумом, то есть не разрушая Себя. Нет, воля, даже Божественная воля, не может изменить природу истины; и истина не может противоречить истине больше, чем круг может быть похожим на квадрат.

И наконец это самое превосходство разума очевидно в самой теории государства, где правительство представлено, собственно говоря, как интуитивное правление, из чьих законов все деспотическое должно быть исключено, где избирательная система оправданна, потому что она одобряет гимнастику ума[205].

V. В других формах культуры

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука
Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука