Читаем Средневековая философия и цивилизация полностью

То, что было сказано о средневековой апологетике, constitutes пример проникновения философской доктрины в область теологии. Точно так же можно показать, что эта доктрина оказывает влияние в сферах канонического и гражданского права, политической экономии и мистицизма. Более того, подобно музыкальному звуку в его гармонической шкале, одна и та же доктрина отзывается в формах артистической и обычной жизни. И не составит труда продемонстрировать, что литература того периода пропитана ею, что Roman de la Rose («Роман о Розе»), читаемый в замках феодалов; великие поучительные поэмы, такие как Bataille des Septs Arts («Битва семи искусств») пера Анри д’Анд ели, Renart Contrefait («Переделанный Ренар»), Manage des Septs Arts et des Septs Vertus («Союз семи искусств и семи добродетелей»); что поэма Чосера «Птичий парламент» или его «Кентерберийские рассказы» наполнены философскими теориями, заимствованными у Алана Лилльского, Авиценны, Фомы Аквинского, Томаса Брадвардина и других[187]. То же самое можно сказать и о канцонах Гвидо Кавальканти[188] и о стихах Данте.

Так, например, Дантова De Monarchia («Монархия») черпает свое вдохновение из теории четырех причин; она ссылается на схоластическую теорию proprium (свойство; один из пяти универсальных атрибутов, или предикабилий), чтобы оправдать заявление, что благо человека состоит в развитии его интеллекта[189]; она принимает в качестве авторитетного источника «magister sex principiorum» («мастера шести начал») Гильберта Порретанского; она создает «полисиллогизм во второй фигуре»[190]; она подробно объясняет теорию свободы, для которой она пользуется определением, выражающим феодальную ментальность (suimet et non alterius est); она говорит, что легче учить философии того, кто не имеет ни малейшего представления о ней, чем того, кто перенасыщен ошибочными суждениями; она основывается на заповеди, которая так восхитительно выражает тенденцию к унификации того времени: «quod potest fieri per unum melius est fieri per unum quam per plura» («тому, что может происходить благодаря одному, лучше происходить благодаря одному, нежели посредством многого»); она сравнивает отношения малозначительного князька и монарха с отношением практического и теоретического интеллекта, ввиду того что указания относительно поведения переходят к первому от последнего. Что же касается «Божественной комедии», она полна философии, несмотря на поэтическую трансформацию, которая придает мысли ее магическое очарование. Несмотря на то что Данте не был методичным философом, тем не менее он эклектичен, и влияние философских систем очевидно везде в его мысли; в руках такого эксперта произведение искусства, словно мягкий и податливый воск, получает любой доктринальный отпечаток.

Можно продемонстрировать, как статуи кафедральных соборов Шартра, или Лана, или Парижа, к примеру, а также фрески и миниатюры XIII века в общем отражают в рисунке и цвете философскую мысль того периода; как великие художники с XIV по XVII век во многом обязаны своим артистическим вдохновением темам схоластики; как терминология этой самой философии делает немалый вклад в постоянно растущую современную лексику, особенно в философии[191]; как схоластические определения вошли в английскую и французскую литературу; как некоторые агиографы (составители жизнеописаний святых) XIII века пользовались методом разделения и специальными терминами схоластики; и как целые доктрины, почерпнутые из схоластики, сконцентрированы в скупых высказываниях разговорной речи. Действительно, такие влияния столь далекоидущие и столь разнообразные, что ни один средневековый студент, изучающий историю, или политические и общественные науки, или искусство, или литературу, не мог благополучно игнорировать философию того периода.

Но какими бы важными и интересными эти влияния (динамические отношения) ни были, они не более важны для нашего правильного понимания схоластической философии, чем гармоничное равновесие (статические отношения), рассмотренное в предыдущих главах. И следовательно, для того, чтобы полностью постичь и правильно оценить эту философию, мы должны приступить к рассмотрению того, что принадлежит ей в ее собственном составе. С этой целью мы коснемся содержания ее доктрин.

Будет невозможно конечно же рассмотреть все из многочисленных и пространных доктринальных сфер, которые охватывает схоластическая философия. Следовательно, мы ограничимся этими доктринальными сферами, которые наиболее тесно связаны с цивилизацией. А именно: интеллектуализм, потому что он пропитывает всю жизнь этого столетия, хотя он принадлежит собственно к психологии (глава 8); метафизику, потому что она есть основа всей схоластической философии (глава 9); социальную философию, потому что она тесно связана с политической и религиозной жизнью (главы 10 и 11); и, наконец, концепцию человеческого прогресса, потому что для них, как для всего энергичного человечества, она является главной движущей силой жизни (глава 12).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука
Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука