Пока продолжался расцвет суконной промышленности, благосостояние гильдий и тем самым патрициата обеспечивало сохранение аристократического строя. Этим объясняется также, почему ремесленные корпорации добились автономии в Брабанте значительно позже, чем во Фландрии, или в Льежской области[911]
. Но упадок брабантской промышленности повлек за собой необходимым образом падение этой политической системы. В конце XIV века обнаружились первые признаки этого упадка, являвшегося результатом конкуренции с большими городами — мелких городов и деревни, а позже — английской конкуренции. К этому же времени относится начало коренного преобразования городских конституций герцогства. Уже в 1385 г. брюссельская гильдия находилась в состоянии полного разложения[912], и нет никаких сомнений в том, что аналогичное явление наблюдалось в лувенской гильдии еще раньше. Ремесленники не преминули воспользоваться создавшимся положением. Ослабевшие родовитые семьи —,подозрительные к тому же в глазах герцога Венцеслава, чуждого традициям своих предшественников, — не могли после этого сохранить влияние, не соответствовавшее больше их реальному значению. Однако они продолжали яростную и отчаянную борьбу с ремесленниками, которых они в такой же мере презирали, как те их ненавидели. Но после долгой и упорной борьбы, не раз обагрявшей кровью улицы городов и прославившей имя Петера Коутереля, они должны были примириться с неизбежным. В 1378 г. Лувен получил конституцию: вдохновляясь, очевидно, той конституцией, которую Сен-Жакская грамота дала Льежу, она поделила управление городом между патрициатом и цехами[913].Интересно, однако, констатировать, что в льежский образец здесь был внесен ряд поправок. Несмотря на свой упадок, суконная промышленность сохранила еще очень большое значение. Она наложила слишком глубокий отпечаток на городское население, чтобы не получить своего отражения в новых учреждениях. Между тем как в Льеже всем цехам была предоставлена равная доля в городских делах, в Лувене непатрицианские члены гильдии приобрели особое значение благодаря тому, что им предоставлено было право составлять вместе с членами родовитых семей списки кандидатов в эшевены, и им одним дано было право назначать патрицианских присяжных. Что касается цехов, то, не составляя отдельной политической корпорации, они были разделены на десять групп или «наций», каждая из которых посылала в городской совет одного присяжного. Таким образом, лувенская конституция, вдохновлявшаяся, очевидно, Сен-Жакской грамотой, предоставляла, однако, значительные отличия от льежской и, скорее, приближалась по своей трехчленной структуре к тому политическому типу, которые можно было встретить во всех промышленных городах Бельгии как в Динане, так и во Фландрии.
Быстрый упадок суконной промышленности сделал вскоре роль гильдии бесполезной. Когда в 1421 г. Брюссель, в свою очередь, получил новое городское устройство, то гильдии не было отведено в нем никакой роли[914]
. Патрициат и девять «наций», обнимавшие все цехи, распределили между собой поровну городские должности и чины. Но по принятой тогда конституции, установившей роль и привилегии каждого «члена», видно, что эра великих восстаний закончилась и что ремесленники потеряли ту силу и энергию, многочисленные доказательства которой они дали в XIV веке. Во всех параграфах закона 1421 г. ясно проглядывает забота установить одинаковым образом полномочия групп, взаимная зависть которых друг к другу известна и в отношении которых исходят из того, что их число и роль останутся уже неизменными. Когда в 1422 г. защита городских стен была распределена между семью «нациями», то для удовлетворения самолюбия остальных двух наций пришлось поручить им попеременный выбор одного из двух «Брабантские цехи слишком поздно добились участия в политической жизни, чтобы играть в ней значительную роль. Они устали уже от борьбы, когда получили политические права, которых так долго лишал их патрициат. Но совсем печально сложилась участь последнего. Вынужденный разделить городскую власть с цехами, он после этого превратился в олигархию, которая упорно не допускала притока свежей крови и скоро совсем зачахла. В Брюсселе в 1477 г. у родовитых семей были на время отняты политические права, а в 1532 г. Карл V окончательно лишил их последних политических прерогатив, ибо в это время оказался всего только двадцать один патриций, бывший в состоянии фигурировать в списке кандидатов в эшевены[916]
.