Средневековые замок, город, деревня и их обитатели

«Их следует сорвать с его ног и бросить в навоз», — прибавил сир Рюбенталь.

«И щит его следует стащить в грязь и разбить его, как этот кубок!» — сказал сир Стольберг, кидая в стену свой стеклянный кубок.

«Да, да… — кричали со всех сторон. — Пусть покроется позором, пусть испытает всякие беды тот вероломный, кто провинился перед дамами и фазаном!.. Долой с него шпоры!.. Разрезать скатерть перед ним…[29] перевернуть его хлеб!..»

Сам хозяин направился, нахмурив брови, в сторону тевтонского рыцаря, как вдруг тот, скрестив руки на груди, обратился к присутствующим с такими словами: «Граф, и вы, благородные сеньоры! Не думайте, что я отказываюсь произнести обет именем этой благородной птицы из презрения к дамам и вам… Не думайте, что в мою душу закрался страх, что я боюсь опасностей священного предприятия… о, нет! Вооруженный верою изнутри и железом извне, я не боюсь псевдонебесных полчищ и смешных ангелов Магомета! Скорее прекратится движение небесного свода, скорее выйдет пламя из льдин, наваленных на очаг, чем я забуду тебя, Иерусалим! Клянусь копьем, которым был прободен Спаситель, подобные мысли далеки от меня. Если же я отказываюсь произнести обет именем этой птицы, то лишь по той причине, что сердце мое разрывается при виде того, как священное предприятие провозглашается на мирском пиршестве, среди сатанинского великолепия! О, Петр Пустынник[30], не таким путем воины Христовы выступили с тобою в Крестовый поход! Разве они приготовлялись освободить Св. Гроб, источник будущей жизни, среди пиршеств, при звуках музыки?.. Чтобы слышать Слово Божье, верующие, не обращая внимания на погоду, сходились и на равнине, и в лесу, и на горных вершинах, и в ложе потока… А теперь нужны пиры и песни, чтобы соединить их и укрепить в них колеблющееся призвание! Когда-то самые богатые оставляли все, чтобы идти за священным знаменем: так поступил граф Блуаский[31], у которого было столько замков, сколько дней в году. Золото ценилось дешевле железа, женщины снимали с себя драгоценности, чтобы жертвовать их на освобождение святых мест, и в казне, собранной на это предприятие, лежали груды серебра и золота, как груды виноградных ягод в тисках!.. Теперь же защитников Креста приобретают ничтожными уловками, разжигая плотские вожделения!.. Не извлекайте из ножен вашего меча, сир Рюбенталь… придет время обнажить его в присутствии сарацин… Не грозите мне жестами… Тот не боится ни дерева, ни стали, кто говорит во имя Господа, а Он вдохновляет меня в настоящую минуту и говорит моим именем!.. Всемогущий Бог полон милосердия и благости. Он сострадает слабостям людей и прощает их ошибки!.. Но Он поражает и унижает того, кто совращает своих ближних с пути спасения! Ты слышишь меня, пфальцграф? Среди сеньоров, подвластных Палатинату[32], мои глаза напрасно ищут того, кто должен был бы явиться сюда первым, — сира Риффенаха».

«Риффенаха… — повторил хозяин тихим голосом в смущении. — Риффенаха? Рыцаря-стекольщика, живущего в лесах Форальберга? В минувшую Пасху он отказался принести мне ленную присягу… Как же я могу заставить его прийти сюда, на это пиршество? Ни один князь, даже сам император, не отважился проникнуть в те горы, где он собрал всех разбойников Палатината. Говорят, что он занимается там делами, достойными осуждения, чтобы иметь возможность выделывать те чудные произведения, которые продаются по высокой цене во всей Германии. Говорят, что он осмеливается хулить Св. Крест и отрицать божество Христа…»

«Я знаю этого Риффенаха, — прервал его тевтонский рыцарь. — Я знаю, что он стоит на дороге к погибели; но овцу эту еще можно загнать в овчарню. Добрый пастырь должен спешить, так как Риффенах смеется над верными, собирающимися в святое предприятие, а такой пример слишком опасен для веры. Что будет, если он откроет у себя убежище для всех вассалов, которые не откликнутся на призыв к священной войне и будут убегать к нему из боязни идти в Святую землю?.. Сегодня же, до окончания настоящего вечера, я буду в замке Риффенаха!»

«В замке Риффенаха!» — воскликнули присутствующие.

«Да, — ответил рыцарь духовного ордена. — Я понесу к нему Слово Божье! Я верну его на путь спасения, если только он не сделался вассалом сатаны… Прощай, пфальцграф… Мы увидимся в Шпейере, где сойдутся крестоносцы, и я приду туда не один!»

Сказав это, он покинул пиршественную залу, прошел через двор, и скоро на подъемном мосту послышался топот его лошади.

Все были смущены словами тевтонского рыцаря. Вместо того чтобы слушать любовные баллады жонглеров, как это обычно бывало в конце княжеских пиров, все общество разъехалось потихоньку, и скоро замок погрузился в тишину.

Между тем тевтонский рыцарь ехал по равнинам Палатината. Последние лучи солнца догорали на соснах Форальберга, когда он прибыл к подножию горы, которой так боялись все добрые люди.