Мы же забаррикадировались в Коптильне.
Некоторое время Шекспир колотил в двери и окна, а потом наступила тишина. Мы полагали, что ему надоело нас караулить, но, выглянув в щель ставни, увидели, что он сидит рядом на пеньке.
— Слушай, старик, ты это брось, — заискивающим тоном сказал Засемпа, — давай заключим договор. Мы предлагаем выкуп.
— Не выйдет, — сказал Шекспир, — не выйдет, любители средства. На этот раз у меня есть время, и я могу подождать.
— А что ты хочешь с нами сделать? — осведомился Засемпа.
— Я хочу полюбоваться, как вас Дир со Жвачеком будут отсюда вытаскивать.
Мы задрожали.
— Дай нам смыться, — сказал Засемпа. — Если ты уж так пылаешь местью и иначе не можешь, стегани крапивой каждого по разочку, ну по два раза, но не больше.
— Я презираю такой щенячий способ сведения счетов, — издевался Шекспир, — сразу видно, что вы еще сущие младенцы. А меня может удовлетворить только месть интеллектуального порядка.
— Не трепись. Зачем же тогда ты гнался за нами с веревкой?
— Это была непосредственная, еще бессознательная реакция. Но теперь я уже справился с этим стихийным порывом и продумываю другие возможности…
Серьезно обеспокоенные, мы некоторое время молчали.
— А что это за возможности? — наконец осторожно спросил Засемпа.
— Боюсь, что сейчас не время для объяснений, — сказал Шекспир, — похоже, что за вами уже идут…
И действительно, от школы к нам направлялась Венцковская, за нею — Дир и Жвачек, а еще дальше — колдун и остальные актеры из десятого.
— Вот здесь пробегали, пан директор, — с волнением твердила сторожиха.
Дир недоверчиво огляделся.
— Не вижу никаких негров. Вам, Венцковская, видимо, все это только почудилось. Вам следовало бы обратиться к врачу.
— Господом богом клянусь, пан директор, — ударила себя в грудь Венцковская, — пусть дьявол учит меня латыни, если вру. Да чтобы я в муках тут же перед вами скончалась! Бежали негры, пан директор, провалиться мне на этом месте! Голенькие и черненькие!
Директор недовольно поморщился. Клятвы и заклинания Венцковской всегда вызывали у него недовольство.
— Не говорите глупостей, Венцковская, — засопел он. — И не воображайте, пожалуйста, что я пришел сюда потому, что уверовал в ваших негров. Голые негры в Варшаве, да притом еще в октябре! Я пришел сюда только за тем, чтобы убедить вас, Венцковская, в том, что вы заблуждаетесь, и тем самым раз и навсегда покончить с вашим увлечением метафизикой.
Теперь вы собственными глазами убедились, что здесь никого нет?
— Они, наверное, спрятались в Коптильне. Могу поспорить с паном директором, что они сидят в Коптильне. Пан учитель, загляните в Коптильню, — обратилась она к Жвачеку.
— Сейчас проверим, — услышали мы голос Жвачека, и ручка двери задергалась. — Заперто, — сказал он.
— Ну вот, а ведь было открыто, я только что брала там крупу для птицы. Это они там заперлись! Кто же, кроме них! — волновалась Венцковская.
— Сейчас погляжу, — сказал пан Жвачек.
В дверную щель мы увидели его глаз, а потом кусок уха.
— Действительно, там кто-то есть, — сказал он с удивлением. — Я слышу сопение и какой-то шорох.
— А что я вам говорила?! — с триумфом выкрикнула Венцковская. — Вот, видите, пан директор, мне ничего не чудилось и не с чем вам кончать.
Директор смущенно откашлялся;
— Выходите! — крикнул он.
Жвачек опять принялся дергать за ручку.
— Открывайте и выходите! Мы не шелохнулись.
— Нельзя же так, — сказала Венцковская. — Они вас боятся. Маленькие, испуганные, дрожащие от страха негритята, а вы на них сразу, будто полиция какая-то… Нужно с ними ласково.
— Господи, пани Венцковская! Но ведь здесь же не может быть никаких негров! — взмолился директор.
— А вот вы сейчас увидите, пан директор, — сказала Венцковская и обратилась к нам ласковым просительным тоном: — Миленькие, хорошенькие, скажите, кто вы.
Мы молчали.
— Высуньте хотя бы ручку или пальчик, — просила сторожиха.
Мы не могли остаться равнодушными к мольбам почтенной женщины.
Засемпа выставил в щель свой черный палец.
— Черный! — воскликнула обрадованная Венцковская. — Посмотрите! Ну, кто был прав?
Педагоги с недоверием уставились на палец. А пан Жвачек даже чуть было не поймал за палец Засемпу, но, к счастью, тот успел отдернуть руку.
— Действительно, черный, — сказал Жвачек. — Ничего не понимаю!
— И я ничего не понимаю! — откликнулся окончательно сбитый с толку Дир. — Что вы, коллега, об этом думаете?
— У меня есть кое-какие подозрения, — сказал Жвачек. — Скажите-ка, дорогая пани Венцковская, а какого примерно возраста были эти негры?
— Какого возраста? Школьного, пан учитель. Такие крохотные негритята, десяти с чем-то лет.
Жвачек откашлялся:
— А если они такие маленькие, то почему же вы, Венцковская, подняли такой крик и удирали от них?
— Это все нервы, пан учитель. С этими нервами — человек еще не успеет подумать, как уже кричит.
— Понятно. А сколько их было? — продолжал допрос Жвачек.
— Четверо.
— Как будто сходится, — процедил полонист. — На последнем уроке не хватало как раз четырех учеников. На моем уроке в восьмом «А»! — произнес он многозначительно.