Срез

(ну, «все» — это громко, даже трети не сказал. Во-первых, цензурных слов не хватило, а обложить ее матом я не решился — договор же был уйти по-тихому. Во-вторых, мучительно хотелось поскорей — и навсегда! — избавить свои глаза от ее физиономии. Директриса, бывший партработник, сосланная в школу за какие-то грехи, лицом, фигурой и характером напоминала бультерьера. Через год на психфаке мне объяснили ее диагноз. А до того я простенько думал, что она — инвалид на всю голову. И что сослать ее надо бы в другое место, с крепкими замками и мягкими стенами. И трехразовым седативным уколом.

В школе ее ненавидели и боялись все, от сопливых первоклассников до военрука. Боялись даже ее шестерки и стукачи. Хотя, почему «даже»? Когда на перемене директриса проходила по коридорам, вокруг метров на тридцать возникала зона тишины и страха. Не боялись ее только два человека: Витя Масьянов, о котором речь впереди, и учитель физкультуры Николай Иванович, работающий пенсионер. Я иногда перекуривал у него в бытовке, где уютно пахло спортивным инвентарем. Раз директриса застукала нас и прикрикнула на Иваныча. На что физрук спокойно заметил:

— Ты, Наталья Николаевна, дома на мужа ори. А здесь — не надо. Или будешь учителя искать в середине года.

Директриса больно кусанула взглядом — не физрука, меня. И вынеслась, аж лыжи зазвенели. А муж у нее, как ни странно, был. Она взяла его на самую левую в школе должность: учителем труда. Неприметный мужик с озадаченным лицом зайца, вынутого фокусником из шляпы. Будто он вечно недоумевал: как его угораздило женится на этой стерве. Про директрису можно рассказывать долго. Например, о том, как дважды в неделю, заглянув на кухню, она уточняла, что поднести к ее авто и сколько. А если повара спрашивали «где ж им взять», шипела: «А то вы не знаете, где взять!» Или о том, как повара и завхоз, собрав доказательств, накатали на нее «телегу». И было возбуждено, а затем развалено уголовное дело… Нет, хватит о ней. Там ведь еще Масьянов ждет на крыльце, будь он неладен. Итак, я…)

… вышел на крыльцо, где стоял мой враг, малолетний бандит Масьянов.

(Человек, за полгода сделавший из меня неврастеника и мизантропа. Человек весьма хлипкой конституции, но сумасшедшей, космической наглости. Этим Масьянов выделялся из неслабой когорты школьных отморозков. Когда приходилось махаться, его не волновало, кто перед ним и сколько. А также, есть ли поблизости учителя. Учителя для Масьянова не существовали. Вернее, сушествовали исключительно как объект издевательств. После уроков в седьмом «Б» молодые учительницы старели. Ветеранши, думая о пенсии, глотали корвалол. Однажды с группой коллег я побывал у Масьянова дома. Застали мы только его маму. Отец и брат Масьянова сидели в тюрьме. Мама предложила нам бражки. А когда мы отказались (я — с тоской), выпила сама и говорит:

— Зря вы все ходите, ходите… Упекли бы лучше паршивца в колонию, я бы хоть отдохнула маленько.

Утром, войдя в класс, я обнаружил, что Масьянов кривляется за моим столом, a на доске написана какая-то похабщина. Тут я сделал то, что при тридцати свидетелях делать было категорически нельзя. Выдернул его из-за стола и впечатал в доску, размазав написанное его спиной. А потом отшвырнул к дверям. Я думал, Масьянов полезет драться, но он улыбнулся и сказал:

— А мы ведь тебя встретим как-нибудь. Вечером. С пацанами.

— Встречай, — ответил я.

— Или директрисе заложить? — спросил он. — Может, это не я написал… А ты меня ударил, все подтвердят. Заложить?..

Маленький подонок явно хотел увидеть страх на моем лице. И, кажется, ему это удалось.

Несколько дней я ждал неприятностей и думал, как быть с Масьяновым. Наконец, придумал. Учителем немецкого языка в нашей школе работал Веня Токмаков, мой сокурсник и собутыльник. Еще осенью он сошелся с колхозным бухгалтером Татьяной и переехал к ней жить. А у Татьяны имелся сын от первого брака, Никита, ученик десятого класса все той же школы. Многие звали его Никиша, видимо, в шутку, потому что это был здоровый лоб под метр восемьдесят, похожий на актера Кевина Сорби. Девушки заметили это сходство гораздо раньше самого Никиши. Но вскоре и он разобрался, что к чему, и зажил интенсивной личной жизнью. Дома застать его было непросто. В один из таких редких случаев я спросил:

— Никиш, ты знаешь Масьянова из седьмого «Б»?

— Кто ж его не знает? Придурок отмороженный, как и брат его. А что?

— Надо бы припугнуть его в укромном месте… чтобы не борзел у меня на уроках. Сделаешь?

— Ну… — Никиша пожал широкими плечами, — такого легче убить, чем напугать. Может, врезать ему пару раз?

— Врежь, — согласился я, — только без крови. И не болтай никому об этом.

— Нет проблем, — кивнул он, — с вас бутылка.