Срезанные цветы

– У нас уже все вас в лицо знают, скоро будете родственником.

– Не хотелось бы, – вздохнул Наполеонов и спросил: – Иван Павлович, вам когда-нибудь кто-нибудь из поклонников вашего таланта дарил трубку?

– Трубку? Да, припоминаю, было дело, какой-то чудик подарил мне трубку, когда я играл Мегрэ. Притом дорогую, очень хорошего качества.

– А где она сейчас?

– Трубка? Дома. Я вообще-то не курю, лежит как сувенир. А тогда я даже использовал ее как реквизит во время спектакля.

– Вы не помните человека, подарившего ее вам?

– Запомнил ли я его? – задумчиво проговорил актер. – Если честно, то нет…

– Трубка лежала в букете гладиолусов?

– Точно! Я запомнил этот букет только потому, что цветы были фиолетового цвета. Я тогда невольно вспомнил о кляксах в своих ученических тетрадях, и меня передернуло.

Наполеонов хмыкнул.

– Да, да, молодой человек, в те времена, когда я учился в школе, мы еще макали перьевые ручки в чернильницы, и в тетрадях нередко появлялись кляксы. Мы тогда не то что о компьютерах, о шариковых ручках еще не знали…

Шура покивал головой, вспомнив смешные мультфильмы про кляксы, которые смотрел в детстве. Он поблагодарил актера и покинул театр.

Когда он выходил, раздался первый звонок. Еще немного – и в зале погаснет свет, а на сцене под светом рампы оживут истории чужой, чаще всего выдуманной жизни, но от этого не менее притягательные и завораживающие, если, конечно, их представляют по-настоящему талантливые актеры. Как, например, Марианна Завадская, которая, увы, больше никогда не выйдет на сцену…

Вечерняя прохлада слегка охладила успевшее наполниться грустью сердце Наполеонова. Он сто раз говорил себе, что дело следователя не сострадать жертвам, а искать преступников.

Разумом он это понимал, но глупое сердце то и дело щемило от боли.

В коттеджном поселке уже вовсю пели птицы. Да и чего им не петь, кругом сады, и лес не так уж далеко. Раздолье, не то что в каменных джунглях города, где весной черемуха изо всех сил пытается перебить своим ароматом запах бензина, а зеленые листья тополей заслоняют окна домов от пыли…

– Устал как собака, – сказал Шура и почему-то одарил выразительным взглядом кота, развалившегося в кресле.

Дон никак не отреагировал на выпад следователя, и Наполеонов обиженно отвернулся.

– Как прошел день? – спросила Мирослава, улыбнувшись.

– Расскажу, если накормите.

Подруга детства подхватила его под локоток и потащила на кухню, где священнодействовал Морис Миндаугас.

– Зачем вы его сюда привели? – спросил он Мирославу.

– Чтобы у него закружилась голова от запахов.

Морис нагрузил блюдами удобный столик на колесиках и скомандовал:

– В столовую!

Шура съел полную тарелку куриного супа и половину жареной камбалы с гарниром из тушеных овощей. Утешился куском торта, который запил чаем, и заметно посветлел лицом.

– Метод Бабы-яги работает безотказно, – подмигнула Мирослава Морису.

Словно в подтверждение ее слов, Шура обратил к ней умиротворенное лицо и проговорил со смиренным терпением:

– Значит, так…

Волгина и Миндаугас сосредоточили все свое внимание на рассказе следователя.

– Значит, Гурский сумел дать тебе исчерпывающие объяснения?

– Исчерпывающие, не исчерпывающие, – вздохнул Шура, – но большая часть его слов подтвердилась.

– Очковая пообещала отдать тебе визитку?

– Да, завтра пошлю за ней кого-нибудь из оперативников.

– Знаешь, Шура, а я не помню эту актрису…

– Она играла в «Служебном романе» Ольгу, – сказал Морис.

– А ты откуда знаешь? – удивилась Мирослава.

– Я видел постановку в Интернете. Хотел посмотреть, какова на сцене Марианна Завадская. Она там как раз играла директора.

– И как играла?

– Отлично.

– А Очковая?

– Тоже неплохо.

Мирослава постучала по полу носком своей домашней туфли леопардового окраса и проговорила задумчиво:

– Я никогда не могла понять, почему все жалели и защищали Ольгу?

– В смысле? – удивился Шура.

– Ну, она же просто терроризировала женатого мужчину своими любовными письмами!

– А тебе жаль Самохвалова? – хмыкнул Наполеонов.

– Нет, он, конечно, тот еще фрукт. И все-таки в этом случае он заслуживает сочувствия. А вовсе не она.

– Возможно, возможно… – улыбнулся Шура.

– А ты только представь: ты счастливо женат, у тебя все превосходно, и вдруг из прошлого нежданно-негаданно выплывает бабенка, отправившая мужа-язвенника на курорт, и начинает тебя домогаться со страшной силой. Что бы ты делал?

– Послал бы ее подальше! – невольно вырвалось у Шуры.

– Что, собственно, и сделал Самохвалов, попытавшийся перед этим вежливо достучаться до ее здравого смысла.

– Мне не приходило в голову посмотреть на ситуацию с такой точки зрения.

– Но согласись, что я права?

– Ну…

– Морис, ты чего молчишь? – Мирослава толкнула Миндаугаса тихонько локтем в бок.

– Я думаю, что мужчине приходится несладко, если он оказывается в подобной ситуации, – осторожно ответил Морис.

– Кому не знать об этом, как нашему неотразимому красавцу-викингу, – хмыкнул Шура, – ему-то точно бабы прохода не дают.

По тени, промелькнувшей по лицу Мориса, Мирослава догадалась, что эта тема ему неприятна, и проговорила: