Срочно меняется квартира

Сева наблюдал и мыслил. Еще он лизал невкусное фруктовое мороженое, и все эти важные занятия не отвлекали его от потока жизни. Он замечал все: как бежали, прыгая через лужицы, девушки, и успевал отметить одну из трех; видел, как шустро семенила старушенция с внуком на буксире; как, презрев пустячный дождик, не спеша шагал малый, голый по пояс, в брезентовых штанах и каскетке монтажника; как брезгливо трясет лапой кот, пробирающийся по карнизу, — и все же мысли его не были прикованы к пустякам. Нет. Он свершил вместе с каплей весь кругооборот воды в природе.

Побывал в вонючей сточной трубе ливневой канализации, миновав ее, угодил в полузасохшую речку, зеленую от ряски, и перезимовал в ней до половодья. Речушка, расхрабрившись по весне, спустила Булочку вниз до большой и полноводной реки, а та ни шатко ни валко потащила его, стукая головой о плотины, к какому-то морю. Побултыхавшись между пустых бутылок и пляжного мусора, он наконец испарился и вознесся к облакам. И опять полетел вниз с замирающим сердцем, чтобы шлепнуться вновь о пыльное стекло.

Летний мгновенный дождь отшумел. Сева снял плащ, вывернул его ярлыком вверх, небрежно бросил на руку и вышел из магазина. У витрины оглянулся. Глиняная красавица с ногами-макаронинами и мини-бюстом не интересовала его. Он рассматривал, что оставили после себя хрустальные капли на стекле. Дождь не успел отмыть витрину начисто, а только исполосовал ее. «Да! — подумал про себя Сева, — великое дело — влиться каплей в могучий поток и мчаться по жизни с ним вместе!»

Шагал он легко, уверенно, размашисто. Так ходят все цветущие, уверенные в себе люди, которым есть куда спешить. Модный галстук вился за плечом, как брейд-вымпел. Взгляд провидца резал толпу и отмечал, как перед ним опускали взоры наиболее легкомысленные девы, смахивающие на манекены.

У следующей витрины Сева опять остановился и поморщился: дождь размыл сделанную на стекле надпись охрой. «Это уже не тот поток, — отметил он, шагая дальше. — Значит, и поток надо уметь выбрать».

У перекрестка Сева Булочка прибавил ходу, чтобы успеть на зеленый свет. Переходя улицу, он незаметно подмигнул милиционеру и, мысленно обращаясь к нему, заключил: «Главное, конечно, — своевременно выскочить из потока, если его несет в трубу».

Через минуту Сева, безнаказанно расталкивая себе подобных, втиснулся в троллейбус.

О чем думал он, спеша в колесницу городского транспорта, мы узнаем несколько позже, а пока познакомимся с личностью незаурядной и любопытной в некоторых отношениях.

Сева Булочка не дошел до Бранденбургских ворот и не штурмовал рейхстага. Упаси бог упрекать его в этом. В сорок пятом году он еще передвигался на всех конечностях. Сева никогда в жизни не видел отца, смутно помнил мать и не очень жалел о рано почившей в бозе бабушке, которая вырастила его. В память о бабке осталось несколько житейских мудростей, которые малограмотная старуха пыталась привить ему и к которым он теперь относился иронически, вспоминая их в минуты благодушия.

В отрочестве бабка шлепала его куцым вафельным полотенцем, которое она брала в госпиталях на стирку, и приговаривала: «Ходи в дверь! Ходи в дверь!» Сева тогда уже предпочитал не столь прямые, сколь скорые пути достижения цели и возвращался из школы в окно. Сделать это было нетрудно, ибо жил он с бабкой в полуподвальном помещении, где некогда состоятельные владельцы дома держали балыки из белорыбицы, вяленую рыбу, капусту в бочках и другую снедь, на которую излишняя влажность воздуха худо не влияла.

При более подробных педагогических беседах бабка назидательно повторяла: «Твой дед по маме был красный гвардеец! Не затем он мокнул в гнилом море — Сиваше, чтобы ты рос таким шалопаем!» Сева сейчас же любопытствовал, что это за гнилое море, была ли у деда винтовка, не ходил ли он в тельняшке и не оставил ли ему в наследство хоть пару патронов?

Деда старуха вспоминала часто, а на все вопросы об отце отвечала односложно: «Подарил тебя нам проезжий охвицер, с чудной хохлацкой фамилией в приданое, и на том спасибо. Я ей, дуре-то, говорила: «Ослепят те погоны-то золотые, ослепят…» Красивый был Булочка-то. И ростом с каравай».

По рассказам бабки выходило, что дед был фигурой положительной. Однако по бестолковости своей старая никак не могла уточнить хронологические подробности, и от этого получалась некоторая неразбериха. Незрелый, как грецкий орех в мае, мозг подростка дополнял отсутствующие места собственной фантазией. И получалось, что дед то лупил оккупантов на Украине, то ликвидировал кронштадтский мятеж…

По какой причине дед представлялся ему с бритой головой Котовского — непонятно. Тогда Сева надевал на деда чапаевскую папаху и тельняшку. Вместо устаревшей винтовки он вооружал его трофейным «шмайсером», или на поясе его болтался маузер в кобуре, напоминавшей плоское полено. Подобное вооружение мальчик, понятно, заимствовал с экранов.