Срочно меняется квартира

Через несколько минут стол уже не разъединял, а соединял два разных характера, две судьбы, две натуры. Были намечены основные черты взаимного плана действий, и, пока Аракчаев готовил на стол чай, Гордеев прекрасно играл на губной гармошке мелодию немецкой песенки, некогда популярной среди солдат павшего рейха.

— Майн либен, — сказал старый Роман, откладывая гармошку, — когда-то эта мелодия мне сослужила добрую службу. На нее клюнул один хитрец, за которым охотилась вся фронтовая разведка. Да, пожалуй, это был лучший аттракцион во всей моей карьере…

— А вы что, и в войну… Того, что ли. Вроде бы… артист?

— Нет, нет, — улыбнулся понимающе Гордеев, — не вроде бы. На манеже я провел всю жизнь, но были и перерывы: четыре года войны и вот уже семь лет на пенсии. В войну я служил во фронтовой разведке. Кое-что я маракую в пиротехнике. Приходилось оформлять некоторые эффекты с аппаратурой.

— Да, да, я понимаю. Ну, а может, нам лучше зазвать этого поганца ко мне да всыпать горячих?

— Не поймет и не оценит. Слушайте меня внимательно: первое — делайте все, что потребует этот Булочка. Теперь он у нас в пробирке, а не мы у него. Соглашайтесь на все, что он предложит…

— Да? Я еще не свихнулся, чтобы с этим шулером дела иметь… Зачем соглашаться-то?

— Так надо. Пока я знаю не все карты в его колоде. Сам он — шестерка, но там плавает большой козырь…

— Нет уж, вы меня увольте в запас. Из меня, как бы артист, не выйдет. Я ведь и в лоб шестерке вмажу ненароком. Хоть и на одной ноге, но я устойчивый…

— Сержант Аракчаев! — сказал Гордеев голосом кадрового майора, отдающего команду. — Это боевое задание. Давно вы стали обсуждать приказы?

— Дак ведь оно конечно. Но как бы нам Машу не замарать? У нее душа и так намученная… Ей-то это все зачем?

— Уверяю, она ничего не знает и не узнает. Она под моей личной охраной. Второе! Вам необходимо…

Второго задания не последовало. В дверь позвонили.

— Стоп! — строго сказал старый Роман голосом подполковника. — Если это Мария Ефимовна, представьте меня ей. Если «благодетель», то я ваш друг и сослуживец по гремящему производству. Я ничего не слышу и малость глуповат.

— Да я ему на пороге — в лоб! И вся оперетта!

— Отставить! — приказал Гордеев голосом полковника.

— Так я артист-то, так сказать, никудышный…

— Исполняйте команду! Все будет хорошо, — шепнул старый чародей голосом генерала, отправляющего сына в разведку боем.

Когда Сева внес в комнату лучезарную улыбку, то навстречу ему двигалась мрачная туча. Такие всегда опасны громом, молнией и сотрясением небес.

— Ну, чего надо? — спросил Аракчаев, не глядя.

— Это что за долгожитель у вас в гостях? — удивился Сева.

Удивился и сам хозяин комнаты. В углу, пристроив к столу тисочки, сидел ветхий, как прах, старикашка в рабочей спецовке хозяина. Он ширкал напильником какую-то железку и то брал ее на зуб, то подносил к носу, замеряя кронциркулем. Щека его была перевязана платком, седые вихры жалобно топорщились, очки сползали на кончик носа, глаза слезились, и весь он, казалось, вот-вот развалится от усердия в работе.

— Ты мне клапан не испорть, — сказал Аракчаев растерянно, — не дери напильником, снимай надфилем, и поаккуратнее.

— А? — спросил старикашка. — Это кто пришел?

— Это — агент, — буркнул хозяин.

— Я и говорю — студент, — согласился гость. — Заочник, поди-ка? Носок-то драный. За трояком зашел? Ты дай. Их дело молодое… Им надо.

— Ты не встревай, однако, что ли… Глухой, как пень, а в разговор лезешь, — включился в игру Аракчаев.

— Вы чего там гутарите? — спросил старикашка. — Вы громче, до меня вовсе звук не доплывает.

— Зачем пожаловал? — спросил Аракчаев так же угрюмо, отмахнувшись рукой от старика.

— Максимыч! Наши дела идут на лад. Надо действовать. Ветер попутный. Корабль плывет к свадьбе!

— Да? Плывет? А ты куда плывешь, сынок ненаглядный?..

— Я плыву навстречу людям и их счастью! — сказал Сева вдохновенно. — Мария Ефимовна согласна уступить свою комнату, если я найду вам двухкомнатную квартиру… Гнездышко!

— Ты уж и к Марии сплавал? — спросил ветеран жестянобаночного цеха с такой интонацией, что старый Роман сообразил, что еще через секунду Сева рискует не плыть, а лететь. И он решил спасать положение.

В углу вдруг захихикал подвыпивший дворник. Давясь смехом, он подошел к Аракчаеву:

— Ну, я вовсе ослеп и оглох, а ты-то каку кулунду глядишь? Нешто это деталь? Это утиль! А это, значит, племянник? Гля, какой красивый, хоть в кино выставляй. Артист вроде. Ты уважь, Володька, уважь племянника. Оне молодые, им бабенкам на конфетки надо, на туда-сюда, опять же… Чтобы, значит, как у всех: «Прошу к столу! Официянт! Вина и фруктов!» Эх, забыли мы, Володька, молодость.

— Иди ты! — вполне искренне обозлился новоявленный дядюшка. — С чего ты взял, что это племянник?

— Какой паяльник? На што он мне? Ты мне надфиль подавай…

Сева не уловил подвоха в этом диалоге и сказал, похаживая по комнате: