Срочно требуется царь

— А откуда она вообще здесь взялась? — спохватилась Серафима.

— Ваше царственное высочество? — в открытую дверь просунулась робко рыжая голова, а спустя секунду и пониже — вторая, бурая с черным подвижным носом и маленькими хитрыми глазками.

— Находка! Малахай! Идите сюда! Вот ты, Находка, наверное, знаешь. Как этот шедевр всех времен и народов, — Серафима во избежание неясных моментов указала на «Солнечный привет» — попал к тебе в руки?

Октябришна сначала засмущалась, потом нахмурилась, вспоминая, но быстро просветлела:

— Так вы ж сами его велели принести!

— Его?..

— Ну, да! Этот… шедевр всех народов! Я ведь точнёхонько всё запомнила, что вы мне отыскать велели! — гордо сообщила ученица убыр и стала загибать пальцы, перечисляя:

— Старичка-царя с соколом, даму с кошкой и розой, солдат на конях — черных и белых, охотников с лисами, богатыря с булавой, барина толстого с семью дитями, девушек с корзинками, усатого парня с собаками, девочку со свеклой… и… и… этого… — она замялась и кивнула в сторону картины. — Дофина. Только вы его зачем-то обратно завернули и чуть не в самый дальний угол убрали. Кое-как мы его нашли. Я сначала подумала, может, вы раздумали ее вешать, но раз сказали…

И тут Серафиму посетила одна интересная мысль.

— А ты знаешь, кто такой дофин?

Октябришна смутилась и порозовела.

— Не знала я… Но я в управе Макара встретила, у него спросила, и он сказал, что это рыба такая большая, которая в теплых морях ловится. А еще она тем славится, что утопленников из воды достает. Правда, зачем — не знамо ему было. Может, чтобы на суше съесть?.. И картинку, кстати, мне тоже он нарисовал — говорит, в книжке какой-то он тую рыбу видел, и запомнил, какая она из себя. Вот мы с Мыськой и ее друзьями с этой-то картинкой ее и отыскивали.

И для документального подтверждения своей поисковой эпопеи девушка выловила в кармане сарафана и предъявила на всеобщее обозрение клочок оберточной бумаги с изображенным на нем не то рваным ботинком, не то рубанком с крошечными косыми глазками и роскошным рыбьим хвостом.

— Вот, дофин! — радостно сообщила она и победно обвела друзей искренним взглядом серых глаз. — Правда, похож?

* * *

На следующий день на площади и вокруг, запруживая давненько не знавшие такого оживления улицы, собрался весь город.

Самые хитрые пришли за три часа до назначенного действа и только за тем, чтобы обнаружить, что их опередили наихитрейшие, которые прибыли с первыми лучами солнца и остановили самых хитрых метрах в двадцати от вожделенного помоста. Просто хитрым, пришагавшим за два часа до начала, от площади оставался неширокий ободок, вплотную примыкающий к заброшенным дворянским дворцам, а предусмотрительным, появившимся всего лишь за час, достались боковые улочки и дальние подступы.

Впрочем, предусмотрительные оказались еще и сообразительными, и большинство их, обойдя квартал-другой, собралось на Господской улице, по которой должно было прибыть благородное собрание. Если уж не удастся толком увидеть подписание и оглашение, то хоть на проезжающих кандидатов в цари и легендарных лукоморцев насмотреться можно будет вдоволь.

Тем, кто умудрился втиснуться на площадь, пока кроме флагов, драпирующих грубые доски и заколоченных, запущенных дворцов, особо любоваться было нечем, и народ скучал, мерз и отсчитывал минуты до заветного времени.

Наконец, часы на башне пробили полдень, и толпа на Господской улице взорвалась нетерпеливыми криками: «Едут!.. Едут!..»

От резиденции градоначальника, едва видимой в конце прямой, как стрела, улицы и впрямь отделилась кавалькада со знаменами, трубачами и многочисленным эскортом и бодрой рысью направилась к месту подписания клятвы.

Боевой клич зрителей с Господской подхватила сначала вся площадь, потом он перекинулся на боковые улочки, и добрые горожане как по команде повернулись на север, привстали на цыпочки, и по толпе прокатилось взволнованное «Видно?.. Видно?.. Видно?..»

— Подъехали!!!..

— …подъехали!.. подъехали!.. подъехали!..

И впрямь подъехали.

Остановились.

Посмотрели.

Вытянули шеи.

Посмотрели.

Приподнялись на стременах.

Посмотрели еще.

— Надо было оцепление поставить вокруг помоста… — первым прервал глубокомысленное молчание Иван, потому что сказать тут было больше нечего.

Зрители на Господской смутились, растерялись, почувствовали себя каким-то непонятным образом виноватыми и попытались расступиться перед всадниками. Но дальше благих намерений дело у них не пошло: ни назад, ни в бок сдвинуться было невозможно, а чтобы уйти совсем и пропустить самое интересное за последние пятьдесят лет, одного смущения и чувства абстрактной вины было мало.

— Вот и первое задание, — довольно ухмыльнулся барон Карбуран, взвесил в руках тяжелую плетку и оценивающе, как волк на овец, оглядел толпу через плечо Ивана.

— Какое? — недоуменно оглянулся тот, и барон расплылся в сладенькой ухмылочке.

— Добраться до помоста, никого не подавив, конечно.

Иванушка кивнул.

Серафима поморщилась.

Пауза затягивалась.