Срочно требуется царь

— Кхм… — откашлялся царевич и вежливо воззвал к собравшимся: — Добрые горожане!.. Не могли бы вы расступиться так, чтобы мы могли проехать к центру площади? Пожалуйста?

Доброе слово и зеваке приятно, и добрые горожане честно еще раз попытались расступиться, а также отойти, раздвинуться, раздаться и даже просто отклониться, если уж больше ничего не выходит, но не вышло и это, и толпа, коллективно пожав плечами и испустив тяжкий вздох, снова замерла и с интересом приготовилась наблюдать развитие событий.

Положение из неловкого плавно превращалось в глупое.

— Может, проведем церемонию здесь? — нерешительно оглядел претендентов и виновато погладил большой деревянный ларец, выглядывающий из седельной сумки, Иван. — Или объедем и попытаемся пробиться по другой улице?

Бароны презрительно оскалили зубы.

Граф фыркнул.

— А зачем так далеко ходить? — мило улыбнулась Серафима, направила лошадь к заколоченному окну заброшенного дома-дворца — как раз на уровне седла — и подергала неровную серую доску.

Ржавые гвозди, вколоченные прямо в ставни, глухо заскрипели, застонали, доска чуть подалась, но устояла.

— Ты куда? — забеспокоился супруг.

— Залезем через окно, найдем балкон, а дальше — как по плану, — повела она плечом, оценила одним взглядом специалиста масштаб предстоящих разрушений и потянула из ножен меч.

Потом передумала и царственным жестом ткнула в доживающую свои последние минуты раму.

— Спиридон, Кондрат — очистите парадное для благородной публики, пожалуйста.

Гвардейцы подъехали к окну, деловито, словно занимались этим, по крайней мере, два раза в день с перерывом на обед, подсунули под полусгнившие доски древка алебард, и над благоговейно притихшей толпой полетели хрипы и трески ломающихся ставней.

На лице Иванушки отразилась внутренняя борьба нежелания заходить в чужой дом без разрешения хозяев и чувства долга.

С перевесом в пол-очка в дополнительном раунде победил долг, и царевич смирился.

— Добро пожаловать, — неловким жестом указал он на открывшийся проем — узкий и высокий, увенчанный стрельчатой аркой, больше похожий на бойницу, чем на отверстие в стене, предназначенное для обозревания красот улицы.

Претенденты брезгливо скривились и выжидательно уставились друг на друга.

Слово взял барон Силезень.

— Я — наследник рода Дрягв, если вы помните, молодые люди! — возмущенно надул впалые щеки и встопорщил бороду щеткой барон. — Мы согласились на этот ваш… фарс… но всему есть пределы! И я не намерен лезть в чужой дом как тать… через… окно! Дворянское достоинство для меня превыше всего в любой ситуации! А это… это… это уже не просто фарс — это какой-то балаган!.. Цирк!.. Сумасшедший дом!..

— Очень жаль, — Серафима изобразила всем своим видом неизбывную печаль и исподтишка подмигнула воздержавшимся дворянам. — Значит, церемонию и всё остальное придется проводить без вас…

— Очень жаль, — радостно закивали те и веселым табунком направились к зияющему затхлым полумраком оконному проему.

Барон Силезень заскрипел зубами, но дворянское достоинство проиграло амбициям нокаутом на первых же секундах и, едва дождавшись, пока Кондрат и Спиридон окажутся внутри, отталкивая соперников, он устремился вперед.

Толпа на Господской зааплодировала: она явно получала больше, чем рассчитывала, и была этим счастлива.

По сигналу Серафимы большая часть процессии осталась на улице, а в дом протиснулись претенденты, лукоморцы, Находка, двое гвардейцев и по знаменосцу, трубачу и барабанщику от каждого кандидата в цари.

Больше старый дом мог с непривычки и не выдержать.

Втянув вслед за хозяином за руки последнего солдатика — пухлого коротышку-барабанщика с несчастным лицом из свиты Жермона, гвардейцы двинулись вперед разведывать путь к ближайшему балкону, а остальные остались топтаться на месте и с любопытством оглядываться.

— Да… не устаю удивляться… жили же наши предки!.. — восхищенно выдохнул Дрягва, жадно впитывая огромность зала, призрачную роскошь покрытой толстым слоем пыли и плесени мебели, высокие потолки с лепниной, огромную, будто именинный пирог короля, позолоченную люстру на тысячу свечей[80] в центральной розетке и исполинский — как парадные ворота дворца — камин у дальней стены.

— Клянусь своим замком, в этой комнате поместится половина моего заново обретенного городского дома!.. — восторженно постучал себя в бронированную грудь кулаком Жермон.

Старые латы, последний писк оборонной моды более чем полувековой давности, отозвались глухим звоном, словно побарабанили по полупустому ведру с картошкой.

С потолка посыпалась пыль и сухие мухи.

— И весь ваш замок, — издевательски покривил тонкие бескровные губы Брендель, как бы нехотя оторвавшись от рассматривания роскошного некогда убранства почти бескрайнего зала. — Нет, милейший Жермон. Ваши предки так никогда не жили. Не вводите в заблуждение непосвященных…

Иван и Серафима переглянулись: «Ага, это про нас!»