Срок

– Мой дядя всегда был добр ко мне, – продолжила Джеки. – Он брал меня с собой на зимнюю рыбалку и рассказывал забавные истории, пока мы таращились на темную дыру во льду. Он делал мне сэндвичи с белым хлебом, ветчиной со сладким перцем и майонезом. Я любила его. Поэтому, когда он начал угасать, я поехала в Дулут[102] чтобы навестить его. У него не было детей, но одна из моих двоюродных сестер заботилась о нем. Когда я добралась туда, она сказала, что ей нужно сходить в магазин или что-то в этом роде, поэтому она спросила, не посижу ли я с ним. Уходя, она велела не открывать шторы и окно. Хорошо. Я села рядом с кроватью, взяла дядю за руку. Он был неподвижен, болезненно бледен, как говорится, одной ногой в могиле, но его волосы были аккуратно причесаны, а щеки гладко выбриты. В свое время дядя был красив и, насколько я могла судить, предан моей тете. Через некоторое время мне показалось, что в комнате стало слишком душно и тускло. Я забыла, что двоюродная сестра сказала об окне. Я встала, раздвинула шторы и приоткрыла окно, чтобы подышать свежим воздухом. Когда я подняла створку, мощный порыв ветра застал меня врасплох. На улице ветра не было.

Мой дядя сел, повернулся к окну и сказал: «Я знал, что ты придешь!» Его лицо изменилось. Абсолютная радость. Прямо на моих глазах он снова стал самим собой – молодым, хулиганистым и безумно счастливым.

– Альвина, – произнес он.

– Альвина была твоей тетей? – спросила я.

– Да, но не той тетей, на которой он был женат.

– Ого.

– Вот именно. Итак, дядя посмотрел в окно с неописуемой радостью на лице. Он даже поднял руки, как будто хотел обнять занавески.

– Не оставляй на мне следов, – сказал он и издал лукавый смешок. – Сама знаешь почему.

Затем он упал на спину и начал метаться и кататься по кровати. Я подумала, он сейчас умрет, и поспешила набрать номер двоюродной сестры, но не смогла до нее дозвониться. Однако перед уходом она велела не вызывать «Скорую помощь», если что-то случится. Он хотел умереть естественной смертью, а не подключенным к медицинским аппаратам. Пока мои мысли метались и я пыталась сообразить, что делать, в комнате дяди все стихло. Я вернулась, ожидая найти его мертвым. Но он мирно спал и улыбался во сне.

– Ух ты! – ахнула я.

– Я пошла задернуть шторы и увидела, что окно закрыто.

– Неужели защелка на створке ослабла и упала?

– Нет, ее, должно быть, опустили. Но и это еще не все. Я уехала домой, а на следующий день позвонила двоюродная сестра. Она сказала, что сиделка обтирала тело дяди губкой и спросила, не было ли в кровати чего-нибудь острого и не могу ли я вспомнить, от чего у него на спине появились царапины.

– Такие, какие оставляют в порыве страсти?

– Вот именно. Я сказала, что понятия не имею. Потом мне показалось, будто двоюродная сестра хочет меня о чем-то спросить, но она помолчала и повесила трубку.

Я постаралась придать лицу спокойный или хотя бы слегка озадаченный вид, стараясь при этом не моргать слишком часто и не улыбаться странной улыбкой. У меня имелись проблемы по части придания лицу того или иного выражения.

– Я понимаю, как это звучит, – вздохнула Джеки.

Когда я вернулась домой после работы, Поллукс сказал:

– Ух ты! Новая толстовка с капюшоном. Мне нравится.

Я чуть было не сказала ему, что это одежда, отпугивающая призраков, но вовремя сдержалась. Когда дело касается призраков, никаких правил не существует. Нет никакой науки. Вы должны действовать инстинктивно, потому что никто не знает, как победить их. Большинство работ, где говорится о привидениях, объясняют сверхъестественные сущности как эмоциональные проекции. Но Флора не имела никакого отношения к моему бессознательному. Она приказала впустить ее и начала учить меня чистописанию. Я боялась, что моя решимость бороться с ней пройдет. Мой мозг, казалось, стал рыхлым и губчатым. Я посмотрела на Поллукса, который положил руки мне на плечи.

– Что случилось? – спросил он. – Это из-за того, что у нас на ужин снова капуста?

Мне и на самом деле было грустно из-за этого.

– Я бы не возражала, если бы она не хранилась так хорошо, – пошутила я.

Больше всего на свете мне хотелось сказать ему правду и попросить обнять меня. Самым ужасным в сложившейся ситуации было то, что я оказалась отрезанной от Поллукса, и мне приходилось притворяться, будто на меня просто накатил очередной «приступ тоски», как он называл мои депрессивные состояния. Конечно, я и на этот раз сказала ему, что у меня «просто пароксизм меланхолии». Он подошел ближе и обнял меня. Я обняла его, положив голову ему на плечо, и держалась изо всех сил.

Пенстемон и зеленый цвет