Срок для Бешеного

Спуск был крутой, и Савелий решил найти более пологий. Был бы здоров Федор, могли бы спрыгнуть, но… Метрах в пятидесяти он наткнулся на небольшой овражек, ведущий прямо к реке. Спускаться здесь было очень удобно. Савелий сошел к воде и жадно напился. Намочив свою бывшую майку, он решил вернуться за Федором, но вдруг увидел в крутой стене берега какой-то странный вход. Он вел в достаточно просторную пещеру. Когда глаза свыклись с полумраком, он заметил в углу белесые кости какого-то животного, которым, вероятно, с удовольствием пообедал бывший хозяин пещеры. Хорошо, что он покинул это убежище: не хотелось бы с ним повстречаться в таком состоянии.

Сделав из веток огромный веник, Савелий, поднимая невообразимую пыль, вымел тщательно весь мусор и кости, натаскал хвойных веток и зеленой травы, соорудил из них две мягкие и удобные постели. Полежав то на одной, то на другой, остался доволен и вернулся за Федором. Он спал, но сразу же открыл глаза, услышав шаги.

Гостиницу «Метрополь» в Москве знаешь? — деланно весело воскликнул Савелий. — Номер люкс на двоих, со всеми удобствами: с видом на море, с мягкой мебелью… Правда, остальные удобства — во дворе…

— Ты чо, гонишь, что ли? Какой люкс? Какие удобства? Шайба съехала или крыша потекла? — Федор с явной тревогой уставился на Савелия: не рехнулся ли парень.

Не веришь? Отличное помещение! Еще спасибо скажешь!

УГРЮМЫЙ

Он помог Угрюмому подняться, и они медленно побрели к спуску. Хотя он и был пологим, однако раненый несколько раз спотыкался, и Савелию стоило больших трудов удержать его. Наконец они добрались до берега и вошли в пещеру

Извини, землячок! Действительно, как говорил, и «вид на море», и «мягкая мебель»… А я подумал, что ты свихнулся. А запах-то какой! — воскликнул Федор, опускаясь на ложе из травы и веток. Красота! Вот спасибо!.. А, черт! Проклятая рана!

Сейчас полегчает! Савелий начал осторожно разбинтовывать. Кровь подсохла, и бинты пришлось отдирать от тела. Федор скрежетал зубами, но терпеливо переворачивался с боку на бок и стоически молчал.

Когда обнажился тампон, темно-багровый от крови, Федор взял Савелия за руку.

— Дай передохнуть малость… Поговорим лучше… Я же вижу, что ты давно хочешь спросить о чем-то…

— И спрошу! — Савелий нахмурился. — На зоне все считали вас приятелями…

— Можешь не продолжать! — Глаза Федора зло заблестели. — О покойниках принято плохо не говорить, но… веришь, рано или поздно я бы сам придушил его вот этими руками. — Он сжал внушительный кулак так, что побелели пальцы. — И Тихоня это чувствовал… — Он вдруг опустил голову. — Боялся я его… Это он тоже знал… Ведь мог его пальцем раздавить, а боялся! Сколько его знаю, столько боюсь… даже сейчас, когда он мертв. — Угрюмый все равно говорил о Тихоне в настоящем времени. — А знаю его давно…

— Может, не надо?..

— Надо! — упрямо воскликнул он. — Надо же когда-нибудь об этом вслух сказать!.. Я еще малолеткой был, когда по его милости на баланду пошел… Ты, говорит, в первый раз да малолетка: на себя бери — много не дадут… А всех потянут, то и тебе, как соучастнику, на всю катушку влепят… Я ему: какой я соучастник? А он: ты знал? Знал! И не донес — значит, соучастник!.. — Федор зло сплюнул. — Я и уши развесил, мне на них и привесили — пятак. Гуляй, Федя!.. Совсем немного! Пустяки! Гад ползучий! Эх, жизнь моя — индейка! — Он тяжело вздохнул. — Я же спортсменом был: диск, копье метал под мастера…

— И что же дальше?

— Дальше?.. Думал, выйду, опять спортом займусь… — Федор снова сплюнул. — Занялся, называется! Вышел, а он тут как тут: в кабак тащит, три куска сует — заслужил, мол… И покатило-поехало… Капуста вскоре кончилась, долги начались, а их отрабатывать надо… Снова загремел, на шестеру, четыре хозяину оставил! Вышел, а через месяц — треха до звонка… А теперь глухо: сто сорок шестую загрузил…

— Грабеж?

— Грабеж! — криво усмехнулся Федор. — Дело, конечно, твое: верить аль нет, но мне тебе лапшу на уши вешать резона нет — чистый я в этом деле! Чист как стеклышко! За предыдущее — виноват и отбарабанил сполна! А тут… Один земляк твой, тоже москвич, Доцент кликуна — не слыхал? Так вот он стих сложил, ну, словно про меня, точно…

«На свободу с чистой совестью», — — Призывает плакат на стене! Я же не виновен полностью! И угрызений и капли нет…

Эти строки он прочитал с неожиданным чувством и замолчал.

— А что же случилось? — спросил Савелий не из интереса, а точно поняв, что Федору очень нужно выговориться.