Среди наиболее деятельных участников этого неофициального движения были политики Генри Клей и некоторые его земляки-кентуккийцы, делавэрец Сизер Родни, глава Патентного ведомства Уильям Торнтон, журналисты Уильям Дуэйн, Иезекия Найлс, Томас Ритчи, публицист и законник Генри Брэкенридж. Их взгляды нашли свое воплощение в передовицах Уильяма Дуэйна в его газете “Aurora”, сочинениях Генри Брэкенриджа 1817 и 1819 гг., речах Генри Клея 1818–1821 гг.
Особняком выделяется круг сторонников чилийского генерала Хосе Мигеля Карреры, в который входили политик и дипломат Джо-эль Пойнсет, коммодор Дэвид Портер, судья Теодорик Блэнд, его зять, чиновник и издатель Джон Скиннер, журналист Бэптис Ирвайн. Сеть энтузиастов латиноамериканской революции была особенно хорошо налажена в Филадельфии – космополитичном городе радикальных традиций, и Балтиморе, где многие моряки занялись каперским промыслом на стороне повстанцев против Испании и Португалии.
Революции в Западном полушарии привлекли внимание широкой публики (то есть тех, кто читал газеты, а в их число в США начала XIX столетия входили практически все грамотные люди). Патриоты-креолы в целом пользовались широким сочувствием североамериканцев, которые видели в борьбе испанских колоний логический итог собственной революции, однако не спешили оказать настоящую помощь.
Хотя латиноамериканским эмиссарам удалось привлечь внимание к своей революции в Соединенных Штатах и использовать связи своих сторонников, реальные политические достижения были весьма незначительны. Несмотря на многочисленные беседы с президентом и государственным секретарем, им не удалось ускорить признание независимости своих стран. Адамс упорно убеждал президента и кабинет в правильности избранного курса, не обращая внимания на общественное мнение. Попытки снарядить освободительные экспедиции с территории США неизменно оканчивались провалом и скорее вредили, чем помогали образу революции.
Кстати, даже Клей, призывая признать независимость «южных братьев» и стать во главе республиканского полушария, ни разу даже косвенно не намекнул на возможность военной поддержки революционеров, оставаясь тем самым в рамках политики нейтралитета, пусть и в широком толковании этого термина.
Сочувствие не исключало сомнений. Классический республиканизм, ставивший во главу угла гражданскую добродетель, и либерализм с его верой в прогресс и человеческую способность к исправлению пороков рождали одновременно надежды и скепсис: окажутся ли отягощенные тяжелым колониальным наследием испаноамерикан-цы достойны завоеванной свободы, – на этот вопрос энтузиастам следовало дать четкий ответ.
Таким ответом стала «идея Западного полушария» – ранний панамериканизм, восходящий к Джефферсону и развитый Брэкенриджем и Клеем. Подчеркивая не особенное, а общее в судьбах Нового Света, политики и публицисты утверждали единство всей Америки, которой предстояло стать оплотом свободы в мире. Генри Клей и его сторонники с Запада утверждали исключительность своего полушария, продолжая джефферсоновскую линию антиурбанистического либерализма – просторы Нового Света должны были гарантировать уверенный прогресс и отсутствие свойственных Европе гражданских распрей. Развитие идеи увенчалось внешнеполитической программой «Американской системы» Клея (1821) – грандиозным соблазном республиканской общности Западного полушария в противовес монархическому Священному союзу Европы.
Увы, мысль о единстве Западного полушария зачастую входила в противоречие с ожесточенной фракционной борьбой в среде самих революционеров, чему североамериканцы часто были свидетелями. Наиболее показательна здесь деятельность Карреры и его «партии», расколовшая, например, латиноамериканскую комиссию 1817–1818 г. и явно ослабившая позиции патриотов. Очевидно, впрочем, что хотя сами «южные братья» любили прибегать к арсеналу «идеи Западного полушария», они никогда бы не пошли на заключение панамериканского союза под эгидой Соединенных Штатов, как это предлагал Клей в 1821–1824 гг.
Лояльный администрации Конгресс не поддержал радикальных предложений Клея, но дебаты по его резолюциям оказались весьма плодотворными. В их ходе был внесен заметный вклад в развитие понятий, названных затем доктриной Монро, – обобщенного выражения давно складывавшихся представлений о целях внешней политики Соединенных Штатов. Дальнейшую разработку получила теория «естественных границ» – первый шаг к «предопределению судьбы» 1840-х гг.
Путь к признанию независимости бывших испанских колоний открыли ратификация Трансконтинентального договора и приобретение Флориды. После 1821 г. Адамс уже мог не опасаться Испании. Несмотря на все усилия Клея, признание государств Латинской Америки совершилось в итоге по инициативе исполнительной, а не законодательной власти.