США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815—1830

В манерах и поведении, быстроте движений и любви к роскоши при простоте одежды Боливар стремится подражать Наполеону, он столь же амбициозен и властолюбив, но, как считал бывший бонапартист, не обладает военными и административными талантами французского императора. В доказательство правоты автор цитирует английского полковника Густавэса Хипписли (1766/1770 – 1831), также считавшего, что неуравновешенный Боливар обезьянничает (аре) поступки Наполеона, не обладая талантами последнего[1457].

Вечно в неустанном движении, худой, невысокий, нервный, усталый Боливар выглядит на 65 лет – куда старше своего возраста. Как и Миллер, Дюкудре-Гольштейн отмечает любовь Боливара к тостам, вальсам, говорит о его любви к верховой езде и легкой французской литературе, помимо которой он якобы ничего не читает. Воспитание дает ему возможность скрывать недостатки. В целом Боливар понимает абстрактное человечество лучше, чем своих соотечественников.

Порой Дюкудре-Гольштейн опускается до некрасивых сплетен: он пытается опровергнуть сложившееся представление о европейском путешествии молодого Боливара, считая, что в Париже аристократ был увлечен не самообразованием, а вредными для здоровья светскими увеселениями[1458].

Повторяя уже ставшие к тому времени общим местом слова про нехватку точных данных о Латинской Америке и ошибках газетчиков, автор утверждает, что либеральное общественное мнение просто не хотело верить правде о Боливаре, принимая ее за пропаганду Священного союза и врагов свободы: «Без точного и положительного знания фактов каждый человек создавал свой образ (idea) Боливара, в соответствии с собственными желаниями и запутанными, неверными понятиями о событиях на том материке»[1459].

«Он, безусловно, редкий пример огромной амбиции без таланта или добродетели», – но таковы ведь, увы, сами колумбийцы. В этом печальном совпадении и заключается, по мнению Дюкудре-Гольштейна, «великий секрет его власти». Победы Боливара объясняются не военным даром, а ошибками испанцев, их жестокостью в годы войны, вызвавшей ненависть местного населения[1460]. Сантандер, к примеру, намного способнее Боливара и в военном, и в гражданском отношении[1461].

После сказанного очевидно, что Боливар – несчастье нуждающейся в либеральных реформах Южной Америки. Он ничем не лучше других военных вождей: «У Боливара нет ни добродетели, ни твердости, ни таланта, достаточного, чтобы поднять себя выше собственного горизонта посредственности, страсти, амбиции и тщеславия», – заключает автор[1462].

В приложении Дюкудре-Гольштейн поместил тексты перуанских противников Боливара – мемуар маркиза Торре Тагле, где тот предпочитает «сердечный и откровенный союз с испанцами» боливаровскому «разорению и смерти» (16 марта 1824 г.), и уже упоминавшееся нами письмо Мануэля Видаурре в “Massachusetts Journal”[1463].

Трудно создать образ более непривлекательный, чем создал в своих воспоминаниях Дюкудре-Гольштейн. Его Боливар – не гений, не дьявол, не падший ангел, в нем отсутствует даже демоническое обаяние, он всего-навсего посредственность, тщеславный и жалкий эпигон великих людей.

Мемуары Дюкудре-Гольштейна выделяются даже в общем антиболиваровском хоре. На популярность книги указывают хорошее полиграфическое оформление и переиздания. Ее материалы послужили основой для статей о Боливаре в нескольких русских справочниках, начиная с известного «Энциклопедического лексикона» А. А. Плюшара (1836)[1464].

Когда Карл Маркс готовил статью о Боливаре для «Новой американской энциклопедии», он опирался всего на три текста – только что рассмотренные мемуары Миллера, Дюкудре-Гольштейна (во французском переводе), а также свидетельство упоминавшегося нами английского офицера-добровольца Хипписли, который покинул венесуэльскую армию, не прослужив и полугода. Именно такая источниковая база и вновь актуальный антибонапартизм заставили Маркса повторить в своей статье старое сравнение, выставить Боливара подражателем Наполеону[1465].

В 1827 и 1830 гг. Калеб Кашинг и Александр Эверетт писали, что Боливар находится «в середине своей карьеры»[1466]. Увы, на самом деле и карьера, и земной путь Освободителя подходили к концу. Боливар умер в своем поместье в Санта-Марте 17 декабря 1830 г. в час пополудни за несколько дней до отбытия в европейское изгнание. «Едем, народ не хочет, чтобы мы оставались на этой земле», – таковы были последние слова разочарованного героя.

Болезнь Освободителя не была тайной. Уже его прощальная прокламация от 10 декабря 1830 г. навела “National Intelligencer” на мысль о близости смерти Боливара[1467]. 16 декабря из доминиканской Бока-Чики отплыло судно «Медина», один из пассажиров которого по прибытии в Нью-Йорк подтвердил весть о тяжелом состоянии Освободителя, его соборовании и надеждах на выздоровление[1468].