США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815—1830

Тогда же, в конце 1820-х гг., в свет вышли и первые серьезные англоязычные мемуары об Освободителе, принадлежавшие военным

Уильяму Миллеру и Дюкудре-Гольштейну. Генерала Уильяма Миллера, англичанина по происхождению, сделавшего блестящую карьеру в войне за независимость Испанской Америки, невозможно обвинить в антипатии к Освободителю[1449]. Так, краткий очерк жизни Боливара, доведенный до его знаменитого «Гуаякильского свидания» с Сан-Мартином в 1821 г., был составлен для этой книги генералом Сукре – любимцем Освободителя[1450].

Миллер, хорошо знавший Боливара, далек от панегирического тона. В детальном очерке он отмечает разные стороны его характера и манер – беспрерывно работающий, напряженный ум и постоянную занятость, яркий, пусть и чересчур пышный, слог, переменчивость мнений о людях, подчас капризность темперамента, испорченного лестью и поклонением. Боливар весьма склонен к личным оскорблениям, но приносит извинения и не злопамятен. Он любит прекрасный пол, ревнив, ценит вальсы и очень быстро, пусть и не совсем изящно, танцует. Он любит развлекать гостей изысканной едой, разговорчив в компании и любит произносить тосты, но сам равнодушен к гастрономии и вину и даже не курит. Он равнодушен к деньгам, но жаждет славы.

Такой образ романтического героя, скорее всего, пришелся больше по душе европейской публике, нежели трезвомыслящим североамериканцам. Причем, безусловно, им не могли понравиться слова автора о восхищении Боливара английской традицией, политическими институтами, наконец, английскими офицерами[1451].

Мемуарист спокойно повествует о неудачах Боливара с Панамским конгрессом, Боливийской конституцией в Перу и Колумбии, стараясь понять причины ошибок, кроющихся, на его взгляд, в вере в сильную руку (strong government) и иллюзиях единства американских государств, которые на деле ничем не отличаются от европейских. Человек Старого Света, Миллер лишен республиканских иллюзий и предрассудков североамериканцев, потому, не лелея преувеличенные надежды, не испытал и разочарования[1452]. Но что англичанину Миллеру представлялось естественным ходом вещей, для североамериканского читателя наверняка выглядело горьким пробуждением после замечательного сна.

В своей рецензии на книгу Миллера Кашинг колебался в оценке Освободителя. Боливар – «один из величайших вождей (captains) эпохи», поднимающийся с новой силой после падений. Но, увы, в последние годы каждый кризис многострадальной Великой Колумбии в конечном итоге вел Боливара, как когда-то Наполеона, к неограниченной высшей власти. Казнен адмирал Падилья, в опале Сантандер – стойкие друзья республиканских институтов. Почести, оказываемые Боливару в Колумбии, прямо указывают, что следующим естественным шагом станет провозглашение монархии.

Боливар уже, по сути, стал диктатором, пускай форма правления, как при Октавиане Августе, остается республиканской. Все же, как одновременно с ним Гаррисон, осенью 1829 г. Кашинг не терял надежды, что, быть может, увидев последствия своих действий и рост оппозиции, Боливар одумается, не сделает последнего шага к узурпации короны, спасет Колумбию от деспотизма и «восстановит уважение и доверие Америки»[1453].

Если генерал Миллер старался написать взвешенный портрет Освободителя, то другой иностранный офицер на колумбийской службе, Дюкудре-Гольштейн в своих воспоминаниях, выдержавших два североамериканских, английское, немецкое и французское издания, дал волю чувствам[1454]. Аристократ, республиканец, наполеоновский офицер, знакомый Лафайета, самозваный генерал и авантюрист, организатор попытки освободить Пуэрто-Рико от власти испанцев, Дюкудре-Гольштейн тихо доживал свой век профессором новых языков только что основанного колледжа городка Женевы, штат Нью-Йорк. Первый том воспоминаний о Боливаре и латиноамериканской революции открывается парадным портретом Освободителя, но текст создает иное впечатление: книга выдержана в восходящем еще к Прокопию Кесарийскому и крайне популярном в XVIII в. жанре «тайной истории» – разоблачения незаслуженно прославленного правителя.

Подобно многим иностранцам – участникам войны за независимость Латинской Америки, Дюкудре-Гольштейн не приобрел в тропиках ни славы, ни денег. Теперь он не жалел эпитетов в отношении былого кумира либералов. Как располагает мемуарист своего героя или, вернее, антигероя в уже сложившейся сетке сравнений Вашингтон – Наполеон – Кромвель?[1455]

Если Вашингтон отказывался от власти, то Боливар, по мнению автора, с 1812 г. делал все, чтобы добиться абсолютных полномочий. Вашингтон доверял французским союзникам, а Боливар – не верил иностранцам. Рядом с Вашингтоном Боливар – «лилипут»[1456].