США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815—1830

Подчеркнем, что отношение самого Боливара к северному соседу было столь же противоречивым, что и у североамериканцев к личности его самого[1440]. Хотя Освободитель никогда не верил в заимствование политической системы США, в 1826 г. он, вспоминая о своем посещении Северной Америки в 1807 г., сказал поверенному в делах Бофорту Уоттсу, что именно тогда впервые увидел образец «разумной свободы» (rational freedom)[1441]. Очевидно, Боливар понимал, как изменилось отношение к нему в Соединенных Штатах. В 1829 г. он даже хотел назначить посланником в Вашингтон одного из самых преданных ему людей – полковника Даниэля Флоренсио О’Лири (1801–1854), ведь именно в США, где «мои враги безусловно попытаются разорвать меня на части», «мне более всего нужен кто-то, способный меня защитить»[1442]. В своем известном письме английскому поверенному в делах Патрику Кэмпбеллу (1779–1857) Освободитель писал, что Соединенные Штаты «похоже, само Провидение предназначило для того, чтобы обрушить на Америку напасти, прикрываясь именем свободы»[1443].

Не следует, видимо, чересчур строго судить североамериканцев за их непонимание трагедии Боливара, отчаянно искавшего пути примирения традиционных ибероамериканских институтов с потребностями общественного развития. Ведь европейские либералы, такие как, скажем, Бенжамен Констан, также не понимали Освободителя. И сегодня североамериканцам, с их верой в либеральную республику и недоверием к централизованной власти, сложно понять, что их рецепты подходят не всем государствам.

К концу 1820-х гг., когда былая слава Боливара в США уже померкла, с большой двухчастной статьей о нем выступил Калеб Кашинг[1444]. Именно Кашингу принадлежит честь называться первым североамериканским «боливароведом». Если в статье о Паэсе 1827 г. Кашинг сознательно воздержался от обсуждения действий Освободителя[1445], то к 1829–1830 гг. его мнение сложилось уже окончательно, и он решился обнародовать наблюдения.

Кашинг различает Боливара – храброго бескорыстного героя и великого полководца (автор в деталях описывает его вклад в освобождение Великой Колумбии и Перу), и Боливара – государственного деятеля. По его мнению, Освободитель – плохой политик, не верящий в республиканизм. Впервые эти черты проявились еще в Ангостуре, где в своей речи Боливар, по мнению Кашинга, не скрывал пристрастия к монархии, «антиреспубликанских убеждений».

По сути, Кашинг развивает популярную в ранней республике теорию неизбежного заговора власти против свободы[1446]. Уже Панамский конгресс, казавшийся современникам «великолепным замыслом», на деле был созван Освободителем, чтобы создать южноамериканскую империю: по словам Видаурре, Боливар якобы хотел, чтобы полушарие было разделено на четыре части – США, Мексику и Центральную Америку, Бразильскую империю и, наконец, империю самого Боливара. Этот замысел был вовремя разгадан Видаурре, а также Аргентиной и Чили, что и объясняет спасительный для Южной Америки саботаж конгресса.

Следующий шаг – это «абсурдная» Боливийская конституция, с наследственным президентом и постоянной армией. Затем следует восстание Паэса, которое, подозревал Кашинг, неспроста совпало по времени с роспуском Перуанского конгресса. Одним словом, создается впечатление, что не обстоятельства вели Боливара к принятию чрезвычайных полномочий – но что он сам создавал такие обстоятельства, которые сделали возможным путь к неограниченной власти.

Боливар лишь притворялся, что идеалом считает Вашингтона, на самом деле свой дворец в Магдалене он украсил изображениями Наполеона. Своими махинациями, заключал Кашинг, он намеренно свел Южную Америку к печальному выбору между анархией и деспотизмом. К 1830 г. Боливар из Освободителя стал «безответственным военным диктатором».

Сдержаннее Кашинг выразился в своей обширной, точной, насыщенной подробностями статье о Боливаре для первого издания “Encyclopaedia Americana”[1447]. Восхищаясь талантами Освободителя, но признавая и обоснованность критики, он писал: «Если Боливару суждено стать Цезарем Южной Америки, даже враги признают, что его намерения, как и у Цезаря, верны. Он стремится к правильному исполнению правосудия, поощряет искусства, науки и все великие интересы нации и, если достигнет абсолютной власти, то наверняка использует ее мудро и благородно. Однако пока не станет ясно, что свободы страны защищены от его тщеславия, звать Боливара Вашингтоном Юга преждевременно».

На основании своих статей Кашинг явно хотел написать книгу о Боливаре, свидетельством чему служат собранные им в особую папку подготовительные материалы[1448]. Этому замыслу не довелось осуществиться, но сохранились наброски к предисловию, составленные, видимо, около 1829–1830 гг. Здесь становится ясно, что Кашинг так и не решил, как войдет Боливар в историю, будет ли его имя соперничать со славой Вашингтона или окажется в памяти рядом «с падшим завоевателем и свергнутым узурпатором [Наполеоном]».