США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815—1830

Важной частью аргументации Клея стало обвинение администрации в зависимости от иностранных держав. Здесь самые малые уступки могут «с течением времени создать в сердце нашей страны русскую фракцию, британскую фракцию, французскую фракцию». Клей цитирует «весьма освежающее» чтение – письмо российского министра иностранных дел Нессельроде посланнику в Вашингтоне П. И. Полетике (1778–1849) от 27 ноября 1819 г., рекомендующее способствовать ратификации договора Адамса – Ониса. Клей грубовато иронизирует: «Стали бы его Императорское Величество внимать нашим протестам против обширных приобретений, сделанных им в последнее время? Он насытил свою огромную утробу Финляндией и польскими трофеями и, пока идет сложный процесс пищеварения, кричит с дивана: “Не тревожьте мой отдых!”» Клей также приводит выдержки из двух бесед посланника в Лондоне Ричарда Раша с лордом Каслри, желавшим скорее видеть договор ратифицированным, и предлагает слушателем представить возможный тон переписки России, Великобритании и Испании. Он подозревает, что две империи выражают Испании искреннее сочувствие по поводу действий «честолюбивой республики, стремящейся поживиться за ее счет».

Любое государство вне зависимости от формы правления должно с опаской относиться к вмешательству в свои внутренние дела. Для республики же такое вмешательство особенно пагубно: «С того момента, когда Филипп вмешался в греческие дела, свобода Греции была обречена на неизбежную гибель»[628].

Стремление во что бы то ни стало добиться ратификации договора с Испанией Клей сравнивает с «тем неистовым чувством, с которым безутешная мать сжимает в объятиях свое мертвое дитя в тщетной надежде вернуть его к жизни»[629]. В конечном итоге именно неудача с ратификацией позволяет перейти к политике, предложенной им в резолюциях.

Главным оппонентом Клея выступил талантливый глава Комитета по международным делам Уильям Лаундс. Он сомневался, «не станет ли попытка со стороны нашей Палаты взять ведение переговоров с иностранными державами в свои руки исключительно пагубной для интересов страны», не опасно ли само открытое обсуждение столь деликатных дипломатических вопросов. Лаундс подчеркивает, что после президентского послания от 27 марта стало ясно, что цели Соединенных Штатов могут быть достигнуты и без санкции Конгресса на оккупацию Флориды, на чем ранее настаивал его комитет[630].

При этом Лаундс настаивает, что Флорида должна как можно скорее перейти в состав США. В самых осторожных выражениях предсказывая распад Испанской колониальной империи, он боится, что в случае появления независимой Мексики Мадрид сможет удержать Флориду. Тогда овладеть этой территорией можно будет только военным путем. Лаундс полагает, что «стечение обстоятельств» диктует поспешность в решении «флоридского вопроса». Через год-два положение может измениться самым радикальным образом[631].

Споря с Лаундсом, активный сторонник Клея виргинец Джон Арчер (1789–1855) подчеркивает, что для общественного мнения страны договор с Испанией уступает по важности лишь миссурийским дебатам, потому обсуждение его должно быть предельно открытым. Откладывать вопрос до следующей сессии Конгресса бесполезно – из послания президента Арчеру стало ясно, что договор будет ратифицирован Испанией в ближайшее время[632].

Вслед за Клеем Арчер оценил сумму исков граждан США к Испании в 15 (а не пять!) миллионов долларов, напомнил и про флоридские земельные пожалования Фердинанда VII. Испания, считал Арчер, добилась в договоре явного успеха: помешав сближению США с южными соседями, она получит деньги за Флориду, которая может в любой момент либо оказаться в руках испаноамериканских повстанцев, либо перейти к США в результате революции[633].

Речь кентуккийца Дэвида Тримбла своей высокопарностью выделяется даже на общем фоне парламентской риторики. Вслед за Клеем его следует считать одним из предтеч доктрины «предопределения судьбы»[634]. Тримбл развивает теорию «естественных границ» государств: «Отец Вселенной своим провидением дал естественные границы каждому континенту и царству – постоянные, физические, вечные пределы каждому государству, чтобы ограждать его от вторжения. Человек, в своем бешеном стремлении к славе, жажде власти, отверг, почтя ненужными, великие и постоянные границы природы ради им самим созданных идеальных, непрочных пределов. Окиньте взором величественные контуры каждого континента, и вы найдете их разделенными рукою Провидения на области и уделы, пригодные для общественного счастья… Миллионы людей были безжалостно убиты, чтобы возвратить честолюбивые народы в их природные пределы». В конце своей речи оратор вновь определит границы как дар «Великого Инженера». «До этого рубежа мы дойдем; мирно, если сможем, силой, если придется… возможно, он не достанется нам даром»[635].