США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815—1830

Хотя инструкции Клея представителям США на Панамском конгрессе не были востребованы по своему первоначальному назначению, труд по их подготовке не ушел впустую. Основные положения этого дипломатического документа, обосновавшие политику нейтралитета, либерализацию торговли и мореплавания, действия в защиту status quo в Карибском бассейне, определили направления латиноамериканской политики США почти до самого конца XIX столетия. Можно ли утверждать, что в те годы не доктрина Монро, а Прощальное послание Вашингтона служило теоретической базой внешней политики США? В принципах доктрины Монро (неколонизация и невмешательство) и Прощального послания (нейтралитет и развитие торговых связей) нет противоречий. Подчеркнем, что в самом тексте президентского послания от 2 декабря 1823 г. наряду с постулатами, которые впоследствии получат название доктрины Монро, содержатся и положения Прощального послания 1796 г. Нужно помнить и о принципе «неперехода», сформулированном Адамсом, но вошедшем в состав доктрины Монро как «объединенной системы политики». Из всего этого набора внешнеполитических концепций во второй половине 1820-х гг. наиболее востребованными оказались именно Прощальное послание и принцип «неперехода».

Отметим еще одно важное обстоятельство. Интересы Соединенных Штатов иногда объективно противоречили интересам молодых латиноамериканских республик. США было выгодно сохранение власти Испании на Кубе и Пуэрто-Рико. С 1821 г. североамериканские поселенцы начали активно осваивать Техас – этот процесс завершится американо-мексиканской войной 1846–1848 гг. и аннексией не только Техаса, но, по сути, всей северной Мексики. Итак, общность принципов государственного устройства (в данном случае, скорее, по форме, чем по содержанию) не исключает конфликта интересов, в том числе антагонистического, разрешимого лишь военным путем[1009]. Это было верно не только для монархий Старого порядка, но и для молодых республик Западного полушария. В ходе Французской революции и наполеоновских войн легитимисты впервые ясно осознают единство своих идейных принципов и в 1815 г. в Париже стремятся возвести новый европейский порядок на основе родства монархических интересов. Шатобриан опрометчиво отождествил свои надежды (частично воплощенные в жизнь) на единство монархий Священного союза с устремлениями республиканского мира всего Западного полушария. Итогом стало удивительное несоответствие оценок и прогноза Шатобриана подлинному положению дел.

После неудачи с Панамским конгрессом у Клея больше не было поводов подробно излагать свои взгляды на перспективы Латинской Америки. Разочарование в будущности бывших испанских и португальских колоний было типичным для североамериканского общественного мнения в 1820-е гг.[1010] Надежды теряли даже такие энтузиасты, как Дуэйн, который, вернувшись из Южной Америки, писал Джефферсону, как колумбийцы не понимают суть республиканизма, как им не хватает деловитости и выдержки[1011].

Иезекия Найлс также с печалью наблюдал крушение республикански х ожиданий в полушарии[1012]. Наиболее показательным примером стала эволюция взглядов редактора “North American Review” Джареда Спаркса в 1823–1830 гг., на чем мы подробно остановимся в следующей главе. Кстати, разочарование постигло не только американцев, но и европейцев, например, самого Гумбольдта[1013]. Не поддался общему чувству лишь Торнтон, чьи последние годы были, однако, в основном посвящены следующему «освободительному увлечению» – борьбе греков против Османской империи[1014].

Наконец, один из горячих сторонников Панамской встречи итальянец Орацио де Аттелис Сантанджело (1774–1850) своей неумеренной агитацией в поддержку конгресса возбудил подозрения властей Мексики и был выслан из страны, причем вскоре после отплытия из Веракруса от желтой лихорадки умер его сын. Сантанджело винил в смерти местных врачей и стал одним из заклятых врагов мексиканского правительства[1015].

В 1828 г. бостонский джексоновец Теодор Лайман (1792–1849), критикуя администрацию за идею Панамской миссии, не представлял, каким образом Соединенным Штатам с его «хорошо устроенным и организованным, небольшим зрелым правительством» возможно было «соединиться с незрелыми нациями, обретающими существование после 300 лет холопства, невежества и изуверства (servitude, ignorance and bigotry); где все разъединено, раздроблено и текуче; находящимися под угрозами флотов и армий всего Священного союза!»[1016]. О Панамском конгрессе забыли надолго.

Надежды 1810-х – начала 1820-х гг. быстро сменились разочарованием в латиноамериканском будущем и идеях межамериканского единства. Страхи Шатобриана, пророчившего неизбежное столкновение монархической Европы с республиканским Новым Светом, оказались совершенно беспочвенны.

* * *