Сшитое лицо

– Таким был наш сын… Ему суждено было возглавить наше племя. Прошло время, и он стал мне опорой. Охотником, каких ещё не видела эта земля. Его лук не знал промаха. Его пальма была быстра как ветер. Его сила и ловкость были удивительны. Никто среди его сверстников, не мог одолеть его ни в беге, ни в борьбе. Это было славное время… Однажды, в одну из зим, высшие духи этого мира из-за каких-то прегрешений людей послали нам испытание. Испытание, которое обошлось нам слишком дорого: в лесу пропала вся живность – птицы, звери, все исчезло. Наступил голод, которого многие из нашего рода не пережили. Каждый день мы уходили в лес, чтобы добыть пропитание, но возвращались ни с чем. Силы наши таяли, ряды наши редели. Моя жена тоже покинула нас. Осталось меньше половины племени. Эта была самая холодная зима, которую я помню… Деревья трескались от мороза, и наше дыханье с трудом находило воздух. Мужчины уходили в лес и через некоторое время их находили замерзшими, уснувшими вечным сном от голода и бессилия. Каждый день я молился духам послать нам удачу в охоте, но мои мольбы были тщетны. Духи отвернулись от нас. Мой сын, мой мальчик – я держал его иссохшее тело на своих руках и не чувствовал его веса. В один из дней я положил его бесчувственного на шкуры и вышел. Я сам к тому времени еле передвигал ноги и был тот ещё доходяга… – Эчиней хрипло рассмеялся. Всполохи костра осветили его сморщенное лицо, с горящим блеском глаз. – Я понимал, что конец мой близок. Я решил пойти в лес и идти до тех пор, пока не добуду дичи. Хоть маленькой птахи. А если не добуду, – то и возвращаться нет смысла. Я приготовился покинуть этот мир, как и те, что ушли до меня. Лечь на снег и уснуть, чтобы не проснуться. В этом нет ничего мучительного – это легкая смерть. «Значит, так решили духи», – с такой мыслью я покинул порог моего тордоха. Ни зверя, ни птицы я не встретил. И почти смирился с этим. Я брёл по лесу, и с каждым шагом надежда, что я найду пропитание, таяла… Я приготовился умереть, и был готов к этому. Одна только мысль о моем мальчике, не давала покоя… Но вдруг, я встретил двух людей. Это были охотники другого племени. Они были такие же, как и я, – Эчиней вновь хрипло рассмеялся, – такие же доходяги. Кожа и кости. Их самих шатало от голода. Они кинули мне две обглоданные кости от давно съеденного оленя. Кинули и ушли. Я, схватил эти кости, но на них не было и клочка мяса. Я заплакал и спросил духов, обратившись к небу: – В чем моя вина?! В чем вина моего сына? Маленького мальчика… Если я в чем-то согрешил, то вины моего сына нет! За что он обречен на смерть?!. И тут, на меня нашло озарение! Я понял… Эти двое охотников, именно в этот день, именно в этом месте, были посланы мне! Как испытание…

Айыына заметила, что потухшие было глаза старика внезапно сверкнули каким-то хитрым и злобным блеском. Эчиней в возбуждении приподнялся и вскинул руки к потолку пещеры. Его длинная тень заплясала на стенах.

– Я понял, чего хотят от меня духи! Я слышал все старые рассказы о нравах приютившего меня племени! О да! Я знал историю рода моей жены! Мой сын! В нем текла их кровь! Его предки были не простыми охотниками! О, нет! К тому времени я уже знал о нравах и обычаях моих новых родственников. И знал на что они охотились в трудные времена. Они были охотниками на людей. – Эчиней обернулся, и с торжествующей улыбкой оглядел Айыыну и Бэркэ. – И я должен был сделать так, чтобы мой род не угас! Да! Именно я! Я оказался в том лесу! Духи послали испытание мне! И я прошёл его! Я пошёл по следу этих охотников. И убил их. Колебался ли я? Нет! Я убил их хладнокровно! И рука моя не дрогнула. Мой род был спасён, – Эчиней вдруг поднявшись, с безумными глазами приблизился к задрожавшей от ужаса Айыыне. – Я добыл мясо! Я спас своих людей и своего сына! Ты спросишь, легко ли мне было есть это мясо? О, нет! Нет! Нелегко! Совсем не легко! – Эчиней хрипло рассмеялся. – Я плакал и ел! Давился! Слезы текли по моему лицу. Но потом я увидел, как открылись глаза моего сына! Моего ребёнка! О, конечно, он ничего не понимал тогда… Он был ещё мал. Его щеки порозовели, и он улыбнулся мне! Жизнь возвращалась в его худое тело. Он забеспокоился, увидев моё заплаканное лицо. «Почему отец плачет?» – читалось в его глазах. Мой сын, моя радость, моя гордость… – Эчиней замолчал, но словно очнувшись, продолжил: – И вот теперь он лежит здесь. Мой сын… Лежит и не шевелится…

Он склонившись над Айыыной, поднял её дрожащее лицо за подбородок и взглянул ей в глаза. Мутная рябь в глубине его зрачков и бегающие без остановки глаза повергли её в ужас. Его голос задрожал в сдерживаемой ярости.

– Скажи, почему он лежит? Мой сын. Тело его холодно… Почему он не обнимет своего старика? Не спросит, как дорога, по которой он пришёл? Не болят ли его кости? Ответь? – его тихий голос перешёл в шёпот. Айыына зажмурилась от страха.

– Оставь ее, старик! – выкрикнул Бэркэ.