Стадия серых карликов

Да не тут-то было. Неожиданно на нашего храброго мента налетели какие-то люди, вцепились в Василия Филимоновича, отняли у него чистую победу, крича, визжа, матерясь и распространяя крепчайший сивушный запах. Во-первых, это было подло: все на одного, во-вторых, у всех нападающих были повязки народных дружинников, стало быть, его союзников. Так почему же они с таким остервенением накинулись на него? Василий Филимонович, осердясь, врезал пару раз каким-то приставучим мужикам, но это лишь подлило масла в огонь. Самое же невероятное было в том, что среди нападавших был сержант милиции и действовал явно не на его стороне. В заварушке бульдозерист пришел в себя и, разогнавшись, сбил его с ног, и стал месить его, лежачего, кирзовыми сапогами.

Если бы знал бульдозерист, как это дорого ему обойдется! Вообще тут многое значила неосведомленность. Василий Филимонович не знал, что напоролся на балетно-бульдозерную группу, действовавшую в тот день в Больших Синяках. Конечно, на таком примере конкретно наявно, как сказал бы рядовой генералиссимус пера, видно, к чему приводит отсутствие должной гласности.

Балетно-бульдозерная состояла на все сто процентов из активистов Больших Синяков, и на защиту беспомощного человека в милицейской форме отважилась лишь молоденькая учительница младших классов, приехавшая всего год сюда назад. Она кричала на бульдозериста, называя его зверем и подонком, поскольку тот бил потерявшего сознание человека, а затем, видя, что это не помогает, упала на его сапоги, закрыла собой Василия Филимоновича.

Вообще ей не нравились дикарские пляски во дворах, где бульдозер крушил теплицы и парники, в которых кое-где уже были молоденькие огурчики. После всего увиденного она решила отсюда уехать, и это придало ей храбрости. И когда сержант вызвал милицейский фургон, учительница, несмотря на то, что балетно-бульдозерная группа дружно считала лежащего без сознания старшего лейтенанта переодетым уголовником (в варианте: членом мафии, загребающей на продукции теплицы миллионы и разорившую таким образом совхоз в Больших Синяках — иначе какой смысл был этому бандюге бросаться на честного механизатора из шарашстроймеханизации?), настояла на том, чтобы пострадавшего сопровождала она, поскольку они в качестве свидетеля везут бульдозериста. И еще добилась она, чтобы они ехали не в горотдел милиции, а в больницу. «Сучка, чего под ногами путаешься, жить надоело?» — спросил ее на ухо бульдозерист, когда они садились в синюю машину с красной полосой.

«Ох, Вася-Вася, — укоризненно произнес товарищ подполковник и покачал его, старшего лейтенанта Триконя, головой. — Уделал он тебя, как Бог черепаху. А я разве тебе не говорил, Вася, что напрасно от физподготовки увиливаешь? Не сачковал бы, не ленился бы по утрам, как раньше зарядочку с пристрастием делать, ты этого шибзда за двадцать секунд скрутил бы… Я же знаю: ты вспомнил его…»

Лучший участковый лежал на топчане в процедурном кабинете. Ему уже вкатили под кожу пару каких-то уколов, один из них жгучий, наверное, изобрела еще инквизиция, закрепили скобками рваную кожу на лбу и замотали голову на манер мусульманского тюрбана, прижгли йодом раздобревшие, как у негра, губы. Почти совсем заплыл левый глаз. В облике товарища Триконя явно прорезались какие-то пиратские черты, поскольку тюрбан пришлось наматывать и на глаз, кровоточащие раны на спине и на боках сердобольные медики залепили пластырем, а сломанный большой палец левой руки загипсовали вместе с ладонью и обрядили всю кисть в белую сетку — на зависть женщинам, желающим встать где-нибудь в очередь за такими модными ажурными колготками.

— Больной, вы можете сесть? — спросила строгая пожилая врачиха.

— Можем, отчего же нельзя, — ответил Василий Филимонович и поднялся с таким трудом, словно валил набок весь мир.

— Не тошнит?

— Пока нет.

— Крепкая голова, поздравляю.

«Вам бы голову Аэроплана Леонидовича, вот это голова», — подумал про себя участковый.

Врач долго его осматривала, выстукивала, выслушивала, раздирала на левом глазу пальцами веки, заставляла дышать, спрашивала, болит — не болит, снова тошнит — не тошнит, а затем все-таки поинтересовалась ушами — ничего в них не слышится: голоса, звонки, песни? Не стал признаваться Василий Филимонович в постоянной и плодотворной акустической связи с начальником отделения — хватит, с Тетеревятниковым поделился, так тот в милицейскую ведомственную стукнул, поскольку психиатр в звании полковника вызывал.

Врачиха и медсестра вышли из кабинета. Остался лишь сержант, тот самый, который дрался с ним на стороне бульдозериста.

— Что ж ты, сержант, против своих прешь?

— Ты лучше, гад, скажи, с кого форму снял? Мотоцикл из нашего района, а форму с кого? Говори, бандюга, если не скажешь, я из тебя фарш сделаю.