С первым звоном клинков у Сухомлинова испарилась малейшая надежда как-то избавиться от убийц – посулить им несметные богатства, умолять, не поможет ничего. Они пришли, чтобы отнять у него всё.
Трясущимися от ужаса руками, не веря в происходящий кошмар, он судорожно затягивал импровизированный жгут на своей правой ноге, под звон стали и весёлые подначки рыжей бестии:
– Невероятно! Он ещё лучше, чем я думала! – Она немного усилила нажим, – Кто тебя учил, мальчик! Не уж-то твой папочка!
С лёгкостью отбив выпад юнца, Лисичка послала лезвие в образовавшуюся брешь, и Григорий схватился за бок – белоснежная ночная рубашка быстро пачкалась кровью. Но очнуться и отдышаться сыну она не дала: пока отец в отчаянии метался, борясь с инстинктом, не позволяющим калечить собственное тело, причинять себе немыслимую боль, плутовка ещё поднажала.
Делец прекрасно видел, как удары убийцы стали жёстче и точнее, как ловко она двигалась, вплетая движения клинка в общий танец смерти. Во все стороны полетели брызги крови, а кицунэ упивалась восторгом, заливаясь смехом:
– Посмотрите на него, посмотрите! Какая прелесть! Он уже весь изранен, но не плачет и не сдаётся!
Понимая, что от смерти родного сына отделяет пара мгновений, Сухомлинов прижал что есть силы лезвие к своей ноге, и, не закрывая расширенных от ужаса глаз, что есть силы вонзил острое лезвие в плоть.
Его крик, хоть погашенный кляпом, заставил единственного выжившего сына с яростью броситься в контратаку. Лисичка азартно отбивала его довольно неумелые выпады, оставляя в коротких ответных ударах всё новые и новые раны:
– Вот это веселье! Давно я так не развлекалась!
Её приятель со скучающей физиономией подсказывал дельцу путь более быстрого отчленения конечности:
– Ниже! Ты пилишь кость, идиот! А у тебя не пила! Режь сухожилья и суставную сумку, иначе не успеешь!
Сквозь жуткую, сводящую с ума боль, Сухомлинов всё же сообразил, что действительно кромсает свою ногу не совсем там, где нужно.
Когда ступня, наконец, плюхнулась в лужу всё же натёкшей, несмотря на жгут, крови, жертва уже практически ничего не соображала от мучений – нервная система отчаянно пыталась погасить сознание, дабы избавиться от страданий этого проклятого мира. Но, собрав волю в кулак, мужчина сумел приподняться, и пополз на четвереньках, издавая нечленораздельные всхлипывания, к кровати. Заветная цель всё ближе, рука тянется к холодному металлу лежащего прямо на трупе телохранителя пистолета.
Что произошло в следующий миг, он сначала и не понял. Мелькнула перед глазами молния, и его ошалелый от жутких сцен разум поначалу не воспринял очевидный факт – его правая рука, уже почти дотянувшаяся до оружия, отсечена практически по локоть.
– Мыыаааа!!!
Как только мозг признал потерю конечности, тело накрыло новой головой боли, и мужчина забился на полу, прижимая культю к телу, стараясь хоть так остановить хлещущую кровь. Но, как только в глазах чуть прояснилось, он понял, что это ещё не конец кошмара.
Одурманенная кровью рыжая бестия, с горящими от вожделения глазами, стояла над его сыном. Григорий, весь израненный, рухнул перед ней на колени, в луже собственной крови, меч, выпавший из обессиливших рук, лежал в стороне, а кицунэ уже заносила клинок над беззащитной шеей.
– Хаа!!! – Торжественный, резкий и злой крик убийца точно соотнесла с безжалостным ударом.
Отрубленная голова покатилась по полу, остановившись точно напротив израненного Сухомлинова. Тот зашёлся в диком припадке боли и ужаса, словно раненый зверь, не сводя взгляд со страшной сцены…
На дикий крик в комнату вломились сразу несколько человек. Шеф, словно одержимый, бился на полу. Леденящий душу вопль поднял на ноги уже весь этаж, но даже физически очень развитые телохранители в первые секунды не могли унять старика – тот сражался с просто невероятно силой.
Четверо здоровенных мужиков с трудом скрутили орущее тело, и припечатали его к полу, пока перепуганный врач пытался сделать укол. Примчавшиеся сыновья звали своего отца, но безумие полностью затмило разум, разум, который никак не мог вырваться из плена кошмарной иллюзии: Гриша и Антон были живы и здоровы, пол был девственно чист, а не обезображен потёками крови, никаких отрубленных голов и рук. Только на правой ноге Сухомлинова-старшего был заметен сильный порез, оставленный простой авторучкой. Но его разум ничего этого не замечал…
* * *
Шакко, едва разлепив веки, и, сев на кушетке, отбросив одеяло, поначалу не могла сообразить, что произошло, и почему она вообще оказалась одна на крыше? А когда в памяти молнией мелькнули картины прошлого…
Разъярённая самоуправством своего суженного, Лисица уже час металась у бассейна, изрыгая проклятия в адрес Куко, обещая тому вместо любви и ласки самую лютую смерть.