Стая

Я уже видел такое выражение на его лице – в тот вечер, с которого и началось наше близкое знакомство. Когда он человека избивал. Семенов бросился на старуху, вытянув вперед руки, взял ее за ворот халата и потряс – она оказалась такой легкой, что ноги ее при этом повисли в воздухе.

– Перестань, прекрати немедленно! – Я был вынужден схватить его за руки, встать между ним и каргой. – Она ведь даже ничего нам не сделала!

– Ничего?! – кричал Семенов. – Ничего?! Ты дочку мою, Алену, видел? Это, по-твоему, значит ничего?!

Старуха же даже после атаки осталась спокойна – только седые волосы выбились из-под платка.

– Зря вы так со мной, ребятки, – отдувая с лица свалявшуюся прядь, сказала она. – Знали ведь, кто я сама и кто со мною ходит… Жалко, молодые еще, глупые…

Семенов оттолкнул меня так, что от неожиданности я плашмя повалился на пол. Я так и не понял, что именно произошло в следующий момент – комнату как будто заволокло зловонным дымом, похожим на смрадные испарения застоявшегося болота. Вокруг сновали серые тени. Откуда-то сбоку я услышал отчаянный короткий крик и узнал голос Семенова. Попробовал ползти в его направлении, однако ноги меня не слушались, а пол качался как корабельная палуба в шторм. Я хорошо запомнил комнату – она совершенно точно была небольшой, но теперь мне казалось, что мы находимся в бескрайнем пространстве.

– Вы же сами знали, что не стоит сюда соваться, – откуда-то сказала карга, и голос ее был гулким, как будто бы звучал из-под свода католического собора.

Мне стало трудно дышать – воздух стал каким-то тягучим, как расплавленный сыр. Мутило от запаха плесени и гнили. Передо мною маячило чье-то лицо – я сначала решил, что это Семенов меня нашел, протянул руку и наткнулся на что-то склизкое. Вгляделся в темноту – надо мною склонился кто-то незнакомый, я даже не понял, женщина это была или мужчина. Одутловатое мучнистое лицо, а глаза – белесой пленкой подернуты. Мертвые глаза. Я почувствовал, как чьи-то ледяные пальцы раздвигают мои губы. Чужие пальцы у меня во рту! Из последних сил я сомкнул вокруг них зубы – пальцы оказались мягкими как студень, словно в них не было костей. Весь мой рот был набит холодной слизью, как будто бы я пытался прожевать пригоршню дождевых червяков. Последним, что я запомнил, был голос карги: «Не жри его, Васенька, там второй валяется!»

Не знаю, сколько времени прошло, но когда я очнулся, то обнаружил себя лежащим на лавке. На моем лбу было мокрое полотенце. Кто-то заботливо накрыл меня вязаным пледом. Голова болела так, словно изнутри целая армия гномов долбила мой череп крошечными молоточками. Я даже застонал, а когда попробовал встать, меня вывернуло наизнанку, прямо себе на колени.

– Вот ведро, умойся, – услышал я голос карги.

Язык не слушался. Слабой рукой зачерпнув ковшиком мутноватую ледяную воду, я умыл лицо и немного попил – стало легче. В голове прояснялось, но тело все еще было деревянным.

– Ты полежи, полежи, – усмехнулась карга.

– Что это было? – пробормотал я. – Они были мертвые… Но как же это…

– Мертвые, – буднично согласилась карга. – Всю жизнь они со мною.

– Но…

– Просто надо однажды вернуться, заступив на ту сторону. Там есть серая зона, где и живой гулять может, и мертвяк. Только вот живых там – единицы, а мертвяков – тьма тьмущая.

Скрипучий голос карги как будто бы погружал меня в транс. Я чувствовал себя плавающим в густом горячем желе и даже не мог нащупать границу, где мое тело переходило в окружающее пространство. Я был пленником этой пропахшей старым деревом и сушеными травами комнаты, и этого низкого, словно покрытого бурой ржавчиной голоса, и этого неведомого мира, в существование которого верил не вполне. Я застрял как мушиное крылышко в капле янтаря. И даже ход времени как будто бы стал другим.

Однажды я читал публицистическую исповедь тюремного врача, которому довелось присутствовать на десятках казней. И меня зацепило одно его наблюдение – примерно минут за десять до смерти человек как будто бы проваливается в иное измерение. Врач называл это состояние – «прихожая». Это не смирение, не апатия, не безысходность. Просто другое пространство с другими законами времени. Взгляд человека становился другим – он подчинялся приказам, он шел по коридору, он даже мог ответить на вопрос, но было совершенно очевидно, что на самом деле видел он не то, что все остальные. Он еще был жив, но уже видел то, что находится за порогом.

Вот что-то похожее я испытывал, лежа на дощатом полу в домике карги. Мне не было страшно, не было со мною ничего похожего на хрестоматийное «вся жизнь пролетела передо мною». Нет, просто я как будто бы уже принадлежал вечности. И вечность включила для меня другое время. И тело мое существовало по законам этого времени. Вроде бы я хотел о чем-то спросить, но язык был тяжелым и каким-то распухшим – как неповоротливая больная улитка.

И участь мою теперь решала она, карга. Тоненькая старушонка с хрупкими косточками, жесткими седыми усиками над сухой щелью рта и блестящими внимательными глазами.