Стая

Везунчик прижался к моим ногам и лизнул мою руку. Дымок гавкнул. В его лае не было сочувствия, только приказ.

Гравийная дорожка привела нас к асфальту. А по асфальту неслись машины. Слышался шорох шин и дождя. Я дрожал, покачиваясь из стороны в сторону.

Когда все машины проехали, псы побежали через дорогу. Что мне оставалось? Я последовал за ними.

Мы вновь пошли по проселочной дороге. Тут уже были следы людей: на земле валялись жестянки, стекло, пластиковые бутылки, фантики от конфет, салфетки. Лес стал реже, деревья расступились передо мной. И я остолбенел.

Над нами возвышалось огромное колесо, больше любого дома. На нем болтались деревянные сиденья, колыхавшиеся на ветру. Колесо не двигалось, но меня это не обмануло.

– Колесо обозрения! – Я захлопал в ладоши. – Вы привели меня к колесу обозрения!

Раньше я видел такое только по телевизору.

Псов колесо не интересовало. Они потрусили по площади, огибая лужи и держа нос по ветру. Я неохотно последовал за ними.

Мы дошли до большого пруда. На берегу сбились в кучу утки. Мы прошли мимо деревянной сцены, мимо столиков и стульев. Ножки столов защищали пластиковые пакеты.

Псы привели меня к деревянным сараям и остановились. Они принюхались, и я последовал их примеру. Еда! Нос повел меня за сараи по узкой тропинке к большому металлическому баку. Я почуял восхитительный аромат. В животе заурчало. Везунчик и Дымок с гордостью смотрели на бак.

– Спасибо, – пробормотал я.

Но мусорный бак был слишком большим. Как я ни прыгал, я не мог дотянуться до его крышки. Мне вспомнилось, как Витя смеялся надо мной: «Прыгай, мышонок! Глупый дрессированный мышонок!»

А потом я вспомнил о столах и стульях. Я побежал обратно к сцене и схватил стул. Притащив стул к баку, я забрался наверх и очутился на чудесной горе мусора. Я сунул в рот кусок хлеба, достал недоеденную куриную ножку. Я ел и ел, пока мой бедный животик не отказался принимать что-либо еще. И все же тут было так много еды!

Выбравшись из бака, я вновь сбегал к сцене и снял с ножек стола два пластиковых пакета. Везунчик и Дымок раздувались от гордости, глядя, как я набираю в пакеты еду. Этого мне хватит на несколько дней. Этот парк развлечений, этот мусорный бак – тут я буду охотиться.

Солнце уже садилось, когда мы подошли к лужайке, на которой нас ждали все остальные. Ушастик радостно бросился мне навстречу, носился вокруг меня кругами, лизнул Везунчика в нос, а меня в руку. Мамуся и щенки выбрались из норы, которую она вырыла под раскидистым деревом. Они принялись обнюхивать меня. Щенки потянули меня за штанину. Я, смеясь, оттолкнул их.

– Эй, меня есть нельзя, пусть я и пахну так, – заявил я.

Затем я поднял на руки Ушастика и поцеловал его в макушку.

– Прости, что я ударил тебя, – шепнул я ему в надорванное ухо. – Иногда я веду себя как не очень хороший мальчик. – Я достал из кармана кусочек мяса, который сберег для Ушастика.

Один из щенков – мальчик – схватился за дно одного из пакетов и с силой потянул. Еда посыпалась на мокрую землю.

Псы налетели на еду. Мою еду.

– Нет, – зарычал я. – Это мое!

Собаки прижались к земле. Я заслонил собой еду, все еще держа на руках Ушастика, и зарычал, показывая зубы.

Они все смотрели на меня испуганно. Все, кроме Дымка. Он сидел в паре шагов от меня и с интересом наблюдал за происходящим.

Я завязал дно разорванного пакета. Снял свой свитер и завязал рукава так, что получилось что-то вроде гамака.

Затем я отошел от рассыпанной на земле еды.

– Ладно, ешьте.

Все, кроме Дымка, набросились на лакомства.

Дымок с любопытством следил за тем, как я забрался на сосну и подвесил там люльку с едой.

Той ночью мы все устроились под этим деревом. Тут было сухо, хотя сегодня шел дождь. Нижние ветви, усеянные иголками, сплетались в зеленую крышу. Щенки играли с шишками. Ушастик и Везунчик спали у меня на ногах. Мамуся вылизывала мне лицо, уши и шею. Я заснул, несмотря на прикосновения ее языка, покалывание усиков и ее чудесное теплое дыхание на моей щеке.

А чуть поодаль, глядя на восходящую луну, Дымок сторожил нас. Свою стаю. Мою семью.

Дни становились все теплее и длиннее. Щенки росли, псы полиняли, избавившись от густой шерсти, я снял бóльшую часть одежды.

Псы охотились – вместе и поодиночке. В лесу для них было много еды: зайцы, мыши, белки, птицы. Их шерстка сияла, кости больше не торчали. Щенки росли сильными и крепкими.

Я быстро усвоил ритм жизни парка с колесом обозрения. Если я приходил туда после рассвета, там сновали уборщики, расставляли столы и стулья, очищали урны. Каждую пару дней в парк приезжала машина и опустошала металлический бак, в котором я охотился. Если я приходил поздно вечером, после закрытия, в парке собирались люди-тени. Они спорили, доставая из карманов что-то таинственное. Здесь появлялись и Вороны с их цепями и ножами.

Поэтому я стал приходить к колесу обозрения до рассвета, когда тьма только сменялась предутренними сумерками. Мы с псами останавливались на краю леса, высматривая людей-теней и Ворон. После зимы мы с псами знали, что от людей не стоит ждать ничего хорошего.