Стая воронов

Темнота взорвалась снопом острых рыжих игл. Раскаленными ножами они впивались Этайн в глаза, выжигали изнутри череп. Кто-то держал ее грубыми мозолистыми руками; ее прижимали к рыхлой земле, к ледяной грязи, нестерпимо смердящей гнилью и людскими испражнениями. Этайн вырвало. Она перевернулась на спину и приоткрыла глаза. Вокруг нее стояли саксонские воины – и на их хмурых злых лицах читались лишь самые низменные желания. Раздраженным, голодным, им хотелось лишь съесть добрый кусок мяса, выпить большую кружку эля да потискать датскую шлюху с волосами из чистого золота. Хотелось вдосталь пожить, подраться, потрахаться и пограбить, прежде чем возвращаться домой и гнуть спину на землях своих господ. Этайн читала это по их лицам, по глазам, полным неприкрытой ненависти к ней.

Она закричала, когда они потянули к ней руки; безжалостно смеясь, они стянули ее сутану и верхнюю одежду, оставив ее трястись от холода в потертой льняной рубахе.

– Чтоб мне провалиться! – хрипло, как дикий пес, гаркнул один из них. – Да это женщина!

– Неисповедимы пути Господни, а?

Еще один взрыв хохота. Кто-то пнул ее в живот, заставив перевернуться на спину. Кто-то ее ощупал.

– А эта датская потаскушка ладно сложена, даром что на парня похожа.

Этайн попыталась отползти от них, но один из саксов поставил ей на спину сапог и отшвырнул обратно в круг. В отчаянной попытке спастись она поднялась на колени, сложила у груди ладони. Перед глазами плыло. Зрение не слушалось, саднящая голова словно распухла и горела огнем. И все равно слова сами скользнули на язык.

– Христос наш Сп-спаситель, – произнесла она на западносаксонском; в горле так пересохло, что речь походила на хруст веток. – Вспомни ужасы и страдания Свои, вспомни з-злые слова и тяжкие муки, которым подвергали тебя враги твои. Заклинаю тебя, Господи, упаси меня от врагов моих, зримых и незримых, защити меня и даруй спасение души. Аминь.

Мужчины вокруг замолкли. Они неуверенно переглянулись. Одно дело грабить дикарей-язычников, но причинить зло сестре во Христе для большинства из них было смертным грехом. Они повернулись к человеку, который стоял вне круга к ним спиной и смотрел на завершение осады.

– Она не язычница, капитан, – сказал один из воинов.

– Разве? – капитан обернулся. Он был высок и хорошо сложен, широкую грудь защищала кольчуга. Рыжую бороду тронуло уже серебро. На богатом плаще, подбитом горностаем, засохли капли крови; он положил руку на тяжелый серебряный крест у себя на груди. – А может, она просто умелая лгунья?

Он подошел ближе и смерил ее взглядом, словно торговец, который приценивается к товару.

– Verbum mendax iustus detestabitur…

– …impius confundit et … et c-confundetur [2], – продолжила Этайн.

Капитан приподнял брови.

– Знаешь Соломоновы притчи? Похвально, особенно для женщины, – он сбросил плащ и накинул его Этайн на плечи. – Как твое имя?

– Э-этайн.

– Мы в затруднении, Этайн, – сказал капитан. – Хоть эти псы и похожи на толпу адских бесов, на самом деле они люди благочестивые и богобоязненные. Я разрешил им на свой вкус развлекаться с любой дикаркой, которую найдут, но они под страхом смерти не надругаются над доброй христианкой. Тут мы и подходим к нашему затруднению, – он указал себе за спину, где за воинским кругом седой сержант держал за шкирку саксонского мальчишку. – Этот паренек говорит, что ты лазутчица-датчанка. И хуже того, он говорит, ты ведьма и в сговоре с самим дьяволом. Но твой вид и молитвы сбивают нас с толку. Ну так что, Этайн? Ты лазутчица? Или ведьма, что хочет обвести нас вокруг пальца?

Воины вокруг нее встали плотнее друг к другу, еще больше сжимая круг. Она подняла взгляд на капитана и тотчас же горячо об этом пожалела. Его лицо расплывалось в ореоле света, красные мушки перед глазами мешались с черными. Этайн крепко зажмурилась.

– Н-нет.

– А, так он клевещет на тебя? Этим он оскорбляет Господа, – капитан кивнул держащему мальчика сержанту: – Убей его.

В свете огня сверкнул нож, мальчишка закричал. Этайн обвила руками капитанский сапог.

– Нет!

Он поднял руку, останавливая казнь.

– Так значит, он прав, называя тебя ведьмой и датской лазутчицей?

– Он… нет.

– Дорогая моя Этайн, – повысил голос капитан, перекрикивая недоверчивый гул воинов. – У истины много граней и сторон, но нельзя говорить правду и ложь одновременно.

Этайн медленно покачала головой.

– В-все очень запутанно…

– Так объясни мне. Почему ты пряталась в развалинах? Если ты не ведьма и не лазутчица, то зачем убежала от моих людей?

– Я и не убегала, – она приложила руку к окровавленной щеке. – Спросите ударившего меня, пыталась ли я бежать.

Ее честность сбила капитана с толку. Он начал говорить, но смолк, когда в круг ворвался посланник из Брода Нунны – взволнованный юноша верхом на искусанной мухами кляче.

– Милорд, ворота вот-вот падут!

Новость переполошила саксов. Капитан выпрямился.