Сталь

Бо дважды гавкает в сторону хозяйской машины, а затем срывается к Егору. Наши взгляды пересекаются, и у меня поджимаются пальцы ног в тех самых потрепанных кедах — в остальном я сдерживаюсь и не подаю вида, что мое сердце только что сделало кульбит и забилось в приступе агонии, с каждым рваным ударом приближая меня к хронической тахикардии.

— Все в порядке? — уже в который раз за вечер спрашивает Егор, а я не нахожу, что ответить, потому как не могу оторвать глаз от выпуклых вен и сухожилий на его предплечьях, которые рвут кожу из-за тяжелых пакетов в руках.

Он все-таки безумно красив. Знала всегда, никогда не отрицала, но готова признать это снова.

Заполучив мой кивок в ответ на свой вопрос, он уходит на задний двор и располагается у кирпичного мангала с красивой отделкой. Что-то колдует над ним, когда меня, горе-шпионку, ловят с поличным. Его мама. Она будто бы понимающе улыбается, чем смущает еще сильнее, а затем разворачивается и шагает обратно на кухню. Я следую за ней и застываю где-то на пороге.

— Извините, — произношу я неуверенно и кусаю губу.

— И за что ты извиняешься? — приподняв брови, почти возмущенно отвечает она мне.

Я жму плечами, готовая расплакаться в приступе сентиментальности.

— За все, — пытаясь унять дрожь в голосе, бормочу под нос. — За то, что свалилась вам на голову.

— Глупости не говори, — звучит простое, но я отчетливо слышу стальные ноты. Становится ясно как день, в кого характером и силой духа пошел Егор. Явно не в отца.

— Мне неудобно, что так вышло. Что, возможно, вмешалась в ваши планы на выходные, что потеснила, просто…

— Ты сама веришь, что в этих хоромах можно кого-то потеснить? — она довольно резко прерывает мой словесный поток. — Егор все мне объяснил. И я полностью согласна с ним — тебе пойдет на пользу отдых за городом. Дом для меня одной ужасно огромный, ты мне не помешаешь. И откуда в такой симпатичной голове столько ереси?

Ее речь звучит жестко, но совершенно не ранит. Ее слова облечены в колючую обертку, но в них спрятана поистине трогательная забота.

— Я точно не причиню неудобств? Все-таки находиться в одном доме с чужим…

— Ты не чужой человек, — в каком-то смысле повторяет она слова сына. — И Егор не привозит кого-то каждый день, чтобы я могла от этого устать. — Я вроде бы и не собираюсь радоваться фактам, но улыбка сама расползается по лицу и щеки рвет. — На самом деле, Егор вообще не знакомит меня ни с кем. Ни разу сюда никого не приглашал.

Я отвожу взгляд, чтобы в нем не прочли ликование. Мои чувства сейчас слишком обнажены.

— Аврора, давай на чистоту. — Я немного пугаюсь такой внезапной перемене тона. — Я не была удивлена, когда вновь услышала о тебе. Счастлива тоже не была, но…

— Что вы имеете в виду? — теперь я перебиваю маму Егора, а она как-то тяжело вздыхает.

К чему она клонит? Что вообще происходит?

— Я понимаю, что Егор вырос. Что сейчас он взрослый мужчина и сумеет сам постоять за себя, разобраться со всеми проблемами, но, пойми… для меня он навсегда останется сыном. Я всегда буду за него переживать и желать ему лучшего, а ты…

— Не лучшее? — Мне довольно легко закончить фразу, потому что я слишком верю в эти слова. Довольно легко и чертовски больно. Ребра будто выкручивает, сердце захлебывается в крови, вены горят.

Я все понимаю. Я верю. Знаю, что я Егору не пара, но как же неприятно слышать подобное от его матери, которая была со мной так вежлива.

Все обман. И мне удалось ненадолго обмануться иллюзией, я позволила этому случиться. Поверила в возможность. Дала себе надежду.

— Не подумай, что ты мне не нравишься, ты замечательная девушка.

— Но?

— Но я помню, как ему было сложно с тобой.

— В каком смысле?

А вот сейчас злость начинает струиться по венам, все внутри восстает. Я готова поспорить, потому что знаю, точно знаю, как упорно боролась, билась за Егора, как умирала. А она говорит, это ему было тяжело?

— Егор всегда ограждал тебя от проблем. Он делал все, чтобы тебя это не коснулось.

— Что именно? — Мой голос становится похож на рык, и я даже не пытаюсь сдержаться. — Вы думаете, я не в курсе того, что произошло?

С моих губ срывается злая усмешка, на которую не реагируют.

— Я это знаю.

— Что. Именно? — не повышая тон, я говорю все разъяреннее.

— Что его били. Часто. Из-за тебя.

— Из-за меня?

Вся спесь разом слетает. Нет, я видела синяки и ссадины у Егора, но он всегда отмахивался, а я списывала это на очередные уличные разборки, в которые он влезал из-за друзей. И злилась! Боже, как я на него злилась!

— На нем живого места не было иногда. Я не успевала латать его. А в больницу он ездить отказывался — знаешь же, каким упертым бывает.

Знаю. Киваю. Жду продолжения, и мне его дают.

— Ему часто угрожали — твои друзья, подруги, родители.

— Ро… что? Родители? — недоумеваю я.