Сталь

— Да, к нам приезжал твой отец и довольно прямо и подробно разъяснил, что Егору стоит держаться от тебя подальше. А когда Егор не послушался, мы чуть было не лишились дома — того, старого. Егору пришлось работать вдвое, а то и втрое больше, потому что меня не без посторонней помощи, — она явно намекает на моего отца, — уволили с работы.

Я не могу поверить в услышанное. И в то, что эта женщина так спокойно об этом говорит.

Что за бред?

— Егор влез в долги, — продолжает ужасать меня дальше и больше, — чтобы жить с тобой в съемной квартире, чтобы поступить в училище. Он боролся за тебя, пока его не сломали мной, — она замолкает, чтобы выдать следом контрольный: — Ему не оставили другого выхода. Ему пришлось отказаться от тебя. А теперь…

Его мама замолкает на полуслове и отворачивается обратно к плите, потому что хлопает дверь, и через секунду на кухню входит Егор. Он оглядывает нас обеих, хмурится, потому что мы слишком неправдоподобно изображаем, что у нас все хорошо, но молчит.

Мы молчим все втроем. До самого ужина.

Когда Инна Григорьевна — наконец я улучаю момент спросить Егора, как зовут его маму — накрывает на стол, а товарищ командир приносит целый таз готового мяса, все возвращается на круги своя: атмосфера, краски, диалоги. Стальные шутят между собой, и я не могу сдержать смех — хохочу искренне и до колик в животе. Только это ничего не меняет.

С новыми знаниями я смотрю теперь на все события прошлого несколько иначе. Я наблюдаю за Егором исподтишка и схожу с ума от сумбура в голове. Я ведь всегда винила его во всем, во всех бедах. Любила — до дрожи, до беспамятства, до потери пульса, но винила — так же неистово. Только сейчас я осознаю, что никогда не думала, даже не пыталась задуматься о том, что у истории могла быть и другая сторона медали.

Время пролетает незаметно, а последние слова Егора — мимо меня. Слишком глубоко задумавшись, я не сразу понимаю, что он начинает собираться. И что это меня так сильно пугает.

Тот факт, что он уйдет.

Быстро забросив грязную посуду в раковину, я под недовольное бормотание Инны Григорьевны, которая выпроваживает меня, несусь наверх. В два шага преодолев лестницу, я влетаю в спальню Егора.

— Ты уезжаешь. — Это не вопрос, не утверждение. Скорее, крик души.

Егор стоит перед раскрытым шкафом с голым торсом и с самым невозмутимым видом оборачивается ко мне.

— Да, есть дела в городе. По работе, — добавляет он, но меня его ответ ничуть не удовлетворяет.

— В субботу?

Ну конечно у него могут быть дела в субботу! О чем ты вообще? Дура.

— Да, завтра в семь утра нужно быть в аэропорту на заседании комиссии. Если ехать отсюда, то придется вставать ночью — я не вывезу, — поясняет он, хотя не должен. Он ведь действительно совершенно точно ничего мне не должен! — Я приеду, как только освобожусь. Подумай, может, нужно к тебе домой заехать, вещи какие-то взять. Я бы хотел, чтобы ты оставалась здесь как можно дольше.

Я уже было открываю рот, чтобы возмутиться в ответ, чтобы выдать сто-пятьсот возражений, но мой порыв как-то быстро гаснет. В голове на перемотке еще раз проносятся слова его матери, глаза находят синеву его глаз, и в груди тотчас расплывается тепло.

— Я подумаю, — спокойно отвечаю ему, но уже через миг спокойствия во мне не остается.

Его забота дурманит. Его красота сводит с ума. Его запах возбуждает. А его отъезд, пусть и необходимый, пусть и ненадолго, разбивает мне сердце. Я слишком остро сегодня чувствую — здесь, погрузившись в прошлое, отдавшись на волю чувств.

Меня подбрасывает вперед будто невидимая волна или порыв ветра. Те жалкие метры между нами я даже не бегу — я их пролетаю. Чтобы столкнуться с Егором и разбиться вдребезги.

Я целую Егора. Сама. Я запускаю пальцы в его волосы, вжимаюсь телом и опутываю со всех сторон всего за какие-то секунды. Я проваливаюсь в Егора. Здесь не идет речи о нежности. Только безграничная жадность и отчаянная жажда.

Я хочу Егора и совсем не хочу его отпускать.

Он отвечает мне и будто бы позволяет вести. Лишь удерживает на месте, лишь удерживает от падения, пока я вгрызаюсь в его рот, губы, щеки и скулы снова и снова. Я себя не узнаю. Я будто дорвалась до воды, уже умирая от жажды.

Я не могу остановиться, не хочу, я не буду.

Я целую его, словно в последний раз, и от этого распадаюсь на атомы. Наши языки кружат в смертельном танце — кажется, это гребаное танго. Мое сердце бьется в конвульсиях, и Егор это чувствует — знаю. А я щупаю его, глажу, трогаю. Не могу перестать!

Когда все заканчивается, мы, тяжело дыша, смотрим друг на друга. Егор улыбается, а я сбита с толку, вывернута наизнанку и во мне будто сил не осталось — я истощена.

— Это за что? — хрипло шепчет он, все еще удерживая рядом, не позволяя спрятаться в панцирь или сбежать подальше.

— Чтобы вернулся скорее, — искренне улыбаюсь я и уже тоскую.

— Знаешь же, что я всегда возвращаюсь, — отвечает он, хотя за него все говорят глаза.

Глава 36

Аврора