Сталь

Спустя два дня я увидела в Руднике Стену Памяти. Это был участок стены у южных ворот, у которого горели заряжающиеся от солнечного света свечи, лежали свежие и совсем засохшие цветы, и на котором были неуклюже вырезаны людские имена. Кармелита сказала, что так здесь решили отдавать память умершим, потому что кладбище организовали за пределами Рудника – сразу при выезде из южных ворот, справа. Так поступили, опасаясь заболеваний и разведения паразитов. Я не желала вникать в глубинную суть этого вопроса, и потому так до конца и не дослушала все касающиеся этой темы подробности, вновь уйдя в свои глушащие реальность мысли, и в итоге снова включилась только в момент, когда Карм перешла к рассказу о звуковых волнах, при помощи которых Склад охранялся от всё тех же паразитов и грызунов. Потом она переключилась на рассказ об Оружейном Складе, и я снова ушла в себя, и на сей раз не выходила наружу до тех пор, пока мы не оказались дома, где Карм начала увлечённо переодевать девочек в новые платья. В этот день я поняла, что Тринидад не станет носить юбок, когда вырастет: стянув с себя новый наряд, она залезла в футболку Спиро и, уйдя в угол, продолжила играть со своими кубиками. Кармелиту подобное поведение девочки расстроило, но меня напротив подбодрило: значит, не я одна борюсь с депрессией уходом в себя. Решив дождаться, когда этот ребёнок вырастет и наконец станет для меня лучшей компанией, я попрощалась со всеми и отправилась в дом, в котором до сих пор жила.

В этот же вечер я впервые пересеклась с Беорегардом дольше чем на пять минут: он рано уходил и поздно возвращался, лишь изредка и на несколько минут появляясь дома среди дня, поэтому мы почти не виделись. Он читал какие-то чертежи в гостиной, когда я вошла в комнату. Оторвав взгляд от внушительных свитков бумаг, развёрнутых на столе поверх друг друга, он внимательно посмотрел на меня и вдруг спросил:

– Ты как? Уже восемь дней прошло. Хотя бы немного полегчало?

– Полегчало, – почти не солгала я, так как мне вроде как и полегчало, но вроде как всё равно продолжало быть плохо. – Кармелита рассказала мне, что в Руднике есть люди, которым ты дозвонился, когда звонил в Грюннстайн, чтобы связаться с нами. Семья, которая пряталась в доме Рэймонда и Кармелиты после того, как мы оттуда уехали.

– Не вся семья. Только двое братьев шестнадцати и четырнадцати лет. Их родители, бабушка и три сестры погибли где-то под Копенгагеном.

Копенгаген. Совсем рядом с местом нашей первой паромной переправы.

– Но как они добрались до сюда? Ведь паромное сообщение накрылось: мы оба раза отплывали на последних суднах.

– Их семья выехала из Грюннстайна на пару часов позже вас. Думаю, эти мальчишки в обоих случаях каким-то образом попали на один паром с вами. Они ехали на бабушкином миникупере, представляешь? Может быть помнишь такой на палубах, красного цвета?

Я отрицательно помотала головой. Я не видела на паромах никакого миникупера. Я вообще там мало что видела – так сильно я была напугана.

– Есть ещё люди в Руднике, которых ты косвенно знаешь, – неожиданно продолжил Беорегард. – Семья из двух родителей и трёх сыновей-подростков, с которой ты обменялась машиной на первом пароме – они тоже здесь.

– Как?! – я не смогла скрыть своего удивления.

– Четвёртого августа я дозвонился на твой автомобильный телефон ещё один раз, но трубку подняла не ты – другая женщина. Связь была отвратительно хорошей. Отвратительно, потому что я дозвонился не до тебя. Новые владельцы телефона рассказали мне где и при каких условиях в последний раз виделись с тобой. Я хотел повесить трубку, злясь на то, что они забрали у тебя машину, но Кармелита остановила меня и проинструктировала их относительно вопроса, куда именно им необходимо ехать, чтобы достичь Рудника. Они были здесь уже спустя двое суток, а вас всё ещё не было.

– Четвёртого августа мы были заперты в подвале дома Шнайдера, – опустила глаза я, вдруг почувствовав едва уловимый укол в области грудной клетки.

– Хочешь мороженого? – Беорегард отложил свои чертежи на стол и уже хотел выйти из-за него, но…

– Нет, спасибо, – поспешно ответила я и сразу же развернулась по направлению к лестнице, ведущей на второй этаж. – Я, пожалуй, сегодня пораньше лягу спать.

Я не понимала себя. Я очень сильно хотела мороженого, но ничего не могла поделать с тем, что перечить этому человеку, оказывать ему открытое сопротивление и хмуриться на любые его добрые слова мне хотелось ещё больше. Просто хотелось и всё – иначе я никак не могла объяснить себе своё странное поведение. Причиной были ни стресс, ни депрессия, ни просто плохое настроение, ни закончившаяся в этот день менструация, а именно желание выступать против этого человека. И ничего я с этим желанием не могла поделать.