Сталин

И здесь на столе — кипы бумаг. И здесь — дела без конца. И отсюда непрерывно — по телефону, через вызванных людей, через специальных курьеров, отдаются приказы, которые должны быть беспрекословно выполнены и которые определяют сегодняшнюю судьбу страны.

В одной из комнат — экран кинематографа. В другой — любимая сталинская пианола.

…Спокойный, неподвижный сидит Сталин — с каменным лицом допотопной ящерицы, на котором живут только глаза. Все мысли, желания, планы стекаются к нему. Он читает, слушает, напряженно думает. Уверенно, не спеша, отдает приказания. Плетет сеть интриг. Возвышает одних людей, растаптывает других. Покупает, продает тела и души.

…Он знает все, что происходит на просторах огромной России. Но его ничто не волнует. У него нет сомнений. Ему никого и ничего не жалко. Понадобилось — и он залил кровью родную Грузию, железными цепями диктатуры приковал ее к телу социалистической России. Может быть, под пулями его солдат падали сверстники его детских игр, его лучшие друзья, участники совершенных с ним вместе убийств и ограблений, его близкие… Что из того! Они оказались предателями. Они просили помощи у империалистов Запада, сговаривались с вековым врагом, с Англией. Предателям — смерть! Нет, ему никого не жалко. Великое дело требует таких же и жертв. Надо догнать, перегнать ненавистный Запад — раздавить его, сломить его надменную мощь. Ради этого он готов принести в жертву не один только маленький народ, среди которого родился, но все ныне живущие поколения. Ленин прав: в нем живет душа восточного деспота. Он вышел, правда, из революции. Поэтому он не Чингисхан, но Робеспьер азиатской России.

Но жизнь не стоит на месте. Жизнь идет вперед — и время разрушает все. Качается уже и трон его власти. Он знает и это. Он чувствует, что все большей становится пустота вокруг него. Каждый день приходится отбрасывать все новые слои колеблющихся и протестующих. Измена проникла в ближайшее его окружение. Еще недавно за ним стояли сомкнутыми рядами почти все суровые люди революции. Сегодня он страшно одинок и не верит уже никому. Одни хотят перешагнуть через него ради власти, другие — ради России. Он никому уже не верит, — кроме тихой женщины, с которой живет. Все крепче и крепче сплетаются нити невидимых заговоров. Выхода, вероятно, нет. Его не согнут, конечно, — но сломают, уничтожат. Он — обреченный человек. Но почему? Разве его путь — не народный путь?

Сегодня — нет. Сталин уже пройденный этап революции. Он нужен был для того, чтобы практически поставить в порядок дня задачу роста национального самосознания великого народа.

Он нужен был для того, чтобы острым плугом стальной воли и безграничной власти перепахать русскую землю, выкорчевывая из нее все старое. Он нужен был для того, чтобы заложить материальный фундамент здания новой национальной империи. Это сделано. На взрыхленной им почве вырастают новые люди и новые идеи.

Эти люди возьмут многое из намеченной вместе с ним программы. Но внесут одно громадное добавление, одну идею, отсутствие которой сводит на нет все его усилия, делает мертвым все, к чему он ни прикоснется — рожденную и выношенную ненавистным Сталину Западом идею свободы человеческой личности. Значение этой идеи понял великий Ленин. Его понимают и новые его наследника. Из свободы личности — и только из нее — вырастает хлеб: основа жизни человека, страны, нации.

…Не ищите в Париже улицы Робеспьера. Ее нет. Это имя до сих пор под запретом. Правда, и именем Бонапарта названа одна из маленьких улиц, затерявшихся за Сеной. Но на дворцах нации еще сохранились орлы империи, в судах живет еще кодекс Наполеона, в учреждениях — установленные им порядки, каждый шаг по Парижу напоминает его победы, в Париже, как национальная святыня, хранится его прах.

Не было бы Робеспьера — не было бы Наполеона. На почве, подготовленной одним, другой создал здание нового мира.

Стокгольм.

14 апреля — 28 мая 1931 г.

* * *