Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть II: лето 1907 – март 1917 года

Допустим даже, что молчание со стороны большевиков объяснялось гибелью большинства участников событий, бакинских комиссаров, в 1918 г., а затем конформизмом и страхом оставшихся перед набиравшим силу Сталиным, хотя такая версия выглядит все же натянутой (Сельдяков еще в 1911 г. уехал в Америку, что заставляло молчать его?). Но как объяснить полное молчание полицейской агентуры в 1909–1910 гг.? Такое событие, как ссора в большевистской верхушке и партийный суд, не могло остаться не замеченным тем же Ериковым-Фикусом, близким к руководству Бакинского комитета, и непременно должно было отразиться в его донесениях. Однако он информировал охранку только о собрании комитета 16 марта в присутствии эмиссара от ЦК Макара и препирательствах Кобы и Кузьмы. Представляется, что как раз отголосок этой ссоры дошел до Тифлиса, где был с готовностью подхвачен и преувеличен только того и ждавшими меньшевиками, превратившись в известие об исключении Кобы из партии, причем за экспроприацию (вообще-то мало беспокоившую партийную публику в Баку в отличие от Тифлиса), да еще и не известными своей пристрастностью грузинскими, а вроде бы нейтральными бакинскими социал-демократами.

Остаются вполне определенные ссылки на С.Г. Шаумяна, приписывавшего предательству Кобы свой арест. Его слова передают абсолютно независимо друг от друга в остальном не имевшие ничего общего О. Шатуновская и Н.Жордания. Вероятно, нечто подобное слышали от Шаумяна и некоторые большевики, оттого мы наблюдаем подозрительное молчание вокруг финала бакинской части биографии Джугашвили. Непонятно только, о каком аресте Шаумяна могла идти речь, если впервые за всю его революционную биографию он был арестован 30 апреля 1909 г., год спустя после ареста Джугашвили, когда тот находился в Сольвычегодске, и в следующий раз – 30 сентября 1911 г., когда Джугашвили снова год как не был в Баку. На это обстоятельство обращали внимание исследователи, разбиравшие вопрос о возможных связях Сталина с охранкой^[283].

Но, сосредоточившись на этой стороне проблемы, авторы оставили без внимания другой ее аспект. Поскольку доказательств сотрудничества И. Джугашвили с жандармами до сих пор так и не найдено, зато достаточно аргументов противоположного свойства, следовало бы   к обсуждению атмосферы в бакинской организации в конце 1909 – начале 1910 г. и позднее. Анализируя высказанные Шаумяном обвинения, З. И. Перегудова отметила, что «не располагая достоверными сведениями о деятельности секретной агентуры в Баку, не зная о работе настоящих секретных сотрудников, он мог подозревать чуть ли не всех и каждого»^[284]. Коль скоро Шаумян не только высказывал подозрения, но и ссылался на обстоятельства своего ареста, которые не могли иметь места в реальности, его позиция кажется совсем небезупречной.

Остается заключить, что атмосфера среди бакинских большевиков была далека от товарищеской идиллии и, по-видимому, это нормальное, естественное состояние подпольной среды. Как правило, революционеры старались скрывать эту сторону дела, рисуя себя (особенно в воспоминаниях) как круг сплоченных, верных товарищей-единомышленников. Быть может, дрязги в комитете были не последней причиной того, что «в конце текущего года в местной организации предположено произвести переизбрание членов Бакинского Комитета, против которых возникло неудовольствие за их бездеятельность, предполагается интеллигентов заменить рабочими», – сообщил жандармам Фикус в начале ноября 1910 г.^[285]

Вместе с тем получается, что в словах Г. Уратадзе, отметившего, что Коба не смог ужиться ни в батумской, ни в тифлисской, ни в бакинской организации, было зерно истины. Если конфликт, осложнение отношений в бакинской группе большевиков имели место, то это служит дополнительным объяснением, отчего Джугашвили отказался бежать из Бакинской тюрьмы и оставался в вологодской ссылке до тех пор, пока не получил определенного предложения от ЦК РСДРП, связанного с работой общерусского уровня, вне Закавказья.

Документы

№ 1

И. Боков:

Преданность наша тов. Сталину выразилась в том, что когда мы узнали о том, что он арестован, мы задались целью освободить его. Мысль о его освобождении возникла у боевой дружины Биби-Эйбатского района. […]