Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть II: лето 1907 – март 1917 года

В декабрьском письме 1910 г., адресованном в Париж и предназначенном Ленину, Джугашвили, конечно же, высказался гораздо осторожнее и прежде всего написал о своей поддержке ленинской линии. Но вновь твердил о настоятельной необходимости создать в России руководящую центральную большевистскую группу: «Такая группа нужна как воздух, как хлеб. Теперь на местах среди работников царит неизвестность, одиночество, оторванность, у всех руки опускаются». Высказав еще ряд аргументов в пользу этой идеи, он заговорил о себе самом: «Теперь о себе. Мне остается шесть месяцев. По окончании срока я весь к услугам. Если нужда в работниках в самом деле острая, то я могу сняться немедленно». Коба-Иванович давал понять, что в его лице ленинская группа имеет человека, вполне пригодного и готового работать, а также, пожалуй, намекал, что не прочь войти в обсуждаемый русский большевистский центр (см. док. 4).

Поскольку оба эти письма были перлюстрированы, жандармы сделали из них очевидный практический вывод, что Джугашвили собирается бежать из ссылки, и усилили наблюдение за ним (см. док. 8, 19, 20, 23). Из сохранившихся материалов видно, что по крайней мере в марте, апреле и мае 1911 г. к нему были приставлены для наблюдения специально нанятые полицейские служители (см. док. 27, 35). Вместе с тем рассказы местных жителей о непрестанной полицейской слежке за Сталиным все же, пожалуй, сильно преувеличены (см. док. 17).

Ответа от Ленина Иосифу Джугашвили пришлось ждать долго. Наконец в четвертом номере «Рабочей газеты», вышедшей 15/28 апреля 1911 г., в разделе «Почтовый ящик», где публиковались лапидарные объявления, рассчитанные на понимание привычными к конспирации партийцами и помогавшие восстановить связь при потере контактов, он нашел адресованное себе: «Кобе — получили ли письмо?»^[308] Джугашвили тут же послал ответ по адресу газеты. Сохранившийся автограф написан печатными буквами, видимо, чтобы полиция не могла опознать почерк, и помечен «От Кобы (Ивановича)», причем имя Коба он дважды подчеркнул, как бы сигналя: «вот он я, обратите внимание» (см. док. 42). Письмо не датировано, но не могло появиться раньше выхода газетного номера, а с поправкой на то, что газета, конечно, не сразу попала в Вологодскую губернию, то и значительно позже. Завершающая фраза письма («Вы, конечно, догадываетесь, что я уже свободен») указывает на окончание срока ссылки, то есть середину лета того года. Возможно, Джугашвили увидел этот номер газеты уже по прибытии в Вологду.

Коба извещал, что никакого письма не получил, что все адреса провалены и куда писать, он не знает. «О чем вы могли мне писать? Быть может, не лишне будет, если заранее заявлю, что я хочу работать, но работать я буду только лишь в Питере или Москве: в других пунктах в данное время моя работа будет – я уверен в этом – слишком мало производительна». Здесь прямо высказана претензия на карьерный рост в партии. Джугашвили чувствовал себя достаточно опытным, весомым и заслуженным работником, чтобы перейти на общепартийный, общерусский уровень. Но одновременно ощущается и подспудное беспокойство, ведь иных вариантов применения себя, кроме как продолжать партийную деятельность, у него не было, больше податься было некуда, а снова, как в прошлые годы,   в Закавказье он не мог. Не только из-за запрета на проживание там, но и оттого, что возможности для него в Баку были исчерпаны, как и в Тифлисе.