Из письма выясняется, что к вопросу о редакции «Правды» Джугашвили подошел по-своему, совсем не так, как требовал поступить Ленин. Результаты реформы, которую так приветствовал партийный лидер, Коба оценил посредственно: «В В. дела неважно обстоят. У нас в руках все права, но сил нет, легальных сил. Система руководства извне ни к чему, это все сознают». То есть ни Ленин с Зиновьевым из Кракова, ни редактор-нелегал вроде Свердлова «извне» обеспечить должного руководства изданием не могут. Нужны легальные люди, которые будут нормальным образом присутствовать в редакционной конторе. Ленин многократно настаивал на разгоне прежней редакции и обвинял Н. Г. Полетаева-Красса чуть ли не в хищениях. Сталин вместо этого целую ночь проговорил с Н. Г. Полетаевым («говорили с вечера до утра, черт меня дери») и уладил с ним отношения, так что даже предлагал вернуть ему полностью контроль над газетой и устроить его поездку в Краков, заверяя, что тот придерживается большевистской позиции («само собой понятно, он, Крас, по-старому бек и будет на страже в духе соответствующем»). При этом обсуждалась хитрая комбинация: Полетаев хотел привлечь в редакцию Гегечкори и М. Покровского, но Гегечкори настаивал также на участии Н.Жордании (Костров). Полетаев предлагал согласиться и формально включить Жорданию в состав редакции, но не печатать его статей. Сталину эта идея, по-видимому, понравилась.
Сам он тоже сетовал на нехватку людей, отчитывался, что обеспечено сотрудничество Демьяна Бедного, а Ольминский «сделался зубастым, – клянусь собакой». Сталин, видимо, сглаживал отношения Ленина не только с Полетаевым, но и с Демьяном Бедным, поскольку тот в письме к Ленину от 25 февраля извинялся за «раздраженные словеса», которые допускал в своих письмах, и прибавлял: «Мне было очень приятно узнать от Василия, что вы относитесь ко мне любовно. Будем искренни – и больше ничего нам не надо. Это я сгоряча писал о неприемлемости для меня „корректуры“. Нужно будет, и за корректуру сяду» (см. док. 76).
Сталин хотел также привлечь к работе в газете «Сурена и Молония». Кличкой Сурен пользовался Степан Шаумян, под этим именем он был на IV и V съездах РСДРП. Этим именем Шаумян подписывал свои письма Ленину[633]
. Причем Сталин не только задумался об этом или высказал предложение в письме Ленину, но и начал действовать. Это явствует из отправленного в тот же день, 25 февраля, письма к Шаумяну, жившему в ссылке в Астрахани, из Петербурга от Авеля Енукидзе[634](см. док. 70, 71). Начал письмо Енукидзе с изложения своих хлопот о поиске для Шаумяна работы в столице (они надеялись, что к юбилею дома Романовых проведут амнистию и сократят сроки ссылки). Енукидзе передавал разговор с Кобой («К-ба»), который «между прочим, заболел 23 февраля. Как раз накануне был у меня и уже обнаружились явные признаки болезни». Коба предложил Енукидзе вдвоем с Шаумяном «взять газету в руки», причем привел слова Ильича, будто бы очень хвалившего бакинских большевиков (см. док. 70). Отсюда следует, что кличка Молония относилась к Енукидзе. Однако эта кличка встречается также в письме И. Джугашвили к М. Цхакая летом 1908 г., когда Цхакая жил в Женеве и Малания находился там же. Поскольку Енукидзе в эмиграции не был, под именем Малания или Молония мог фигурировать еще какой-то грузинский большевик. Шаумян в самом деле в марте 1913 г. по приглашению Г. И. Петровского приезжал нелегально в Петербург и вел переговоры, однако не взялся за руководство «Правдой»[635].