Читаем Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть II: лето 1907 – март 1917 года полностью

Коба называет вашу внутрифракционную борьбу «бурей в стакане воды». С этим можно согласиться в том смысле, что опасения раскола во фракции мне тоже кажутся сильно преувеличенными. Никакого

раскола из-за этого не произойдет. Поругаетесь немного и этим дело кончится, а положительный результат будет: лучшее знакомство с философскими основаниями марксизма и, думается, очищение от новых «измов», желающих быть дополнением марксизма. Нам кажется больше непонятным явлением в партии так называемый «отзовизм». Кажется прямо невероятным и крайне обидным, что подобные взгляды, подобное мышление может иметь место в рядах серьезной с.-д. партии.

Из письма С. Шаумяна М. Цхакая, 27 июля 1908 г.

Письма С. Г. Шаумяна (1904–1918 гг.) // Исторический архив. 1957. № 2. С. 46.


№ 14

Сталин:

Для Михо от Ко…

Привет старому другу! Но дело не только в привете – дело, прежде всего в твоем письме о «женевских делах». Оно нам было доставлено в тюрьму скоро после получения нашими друзьями на воле, и вот я имею возможность поделиться с тобой впечатлениями. Это тем более имеет смысл, что мое мнение, как это оказалось после обмены мыслей, вполне совпадает с мнением друзей на воле… Итак, к делу.

Где корень этой «бури в стакане воды», могущей превратиться в настоящую бурю? В «философских» разногласиях? В тактических? В вопросах организацион. политики (отношение к «левым мекам» и т. д.)? В «самолюбиях» различных «я»?

Начнем с философии. Какие же тут разногласия? Между плехановцами и богдановцами (эмпириомонистами)? Но ведь кроме них есть еще другие течения: эмпириокритицисты (Луначарский, Валентинов), эмпириосимволисты (П. Юшкевич), марксисты. Не следует ли всем этим течениям отделиться друг от друга и образовать вокруг себя особые фракции? Я думаю, что если наша партия не секта – а она далеко не секта – она не может разбиваться на группы по философским (гносеологическим) течениям. Конечно, «философская» дискуссия нужна и полезна, известному «философскому» оживлению в наших партийных «сферах» можно только радоваться, и я думаю, что наша партия и в этом отношении опередила с.-д. других стран, впервые взявшись серьезно за вопросы философии. Но. дискуссия – одно, а выход из редакции – совершенно другое. И если нашлись среди наших друзей люди, покидающие свой пост в редакции из-за вопросов гносеологии, то это говорит только о том, что их надо призвать к порядку (подразумевай Богданова). Или если еще имеются товарищи, вроде вашего «идейного кружка» оправдывающие поведение Богданова и обращающиеся с «требованиями» к «Пролетарию», то это свидетельствует только о том, что они взялись злоупотреблять терпением «Пролетария» и российск. практиков. «Пролетарий» поступил вполне правильно, не предоставив для философских дискуссий ни одного столбца – для того существует «легальная возможность», которую с удобством могут использовать дискуссанты. Или, может быть, авторы «требований» хотели апеллировать к «пролетариату», перенести гносеологические разногласия на обсуждения партийного пролетариата, чтобы потом разгруппировать его на разных «истов» сообразно с филос. течениями? Да, горька, слишком горька наша доля, и была бы она еще горше, если бы мы, российские практики, не умели призывать к порядку наших нервных литераторов… Что же касается существа разногласий (философских), то я лично думаю, что твоя оценка не вполне правильна. Конечно, плехановскую «вещь в себе», его своеобразное понимание материализма, его пренебрежительное отношение к Дицгену, Маху-Авенариусу и т. д. надо отбросить, как нечто несогласное с духом марксизма. Но точно также надо отбросить богдановский «панпсихизм», его спиритуалистическую «универсальную подстановку» и т. д. Эмпириокритицизм, несмотря на его хорошие стороны, в целом также неприемлем в виду его запутывающего дело параллелизма. Надо остановиться на диалектическом материализме (не Плеханова, а Маркса-Энгельса), развивая и конкретизируя его в духе И. Дицгена усваивая попутно хорошие стороны «махизма». Отмахивания Плеханова от всех «буржуазных философов» мне кажутся смешными и противоречивыми: разве Гегель и Гольбах не были буржуазными философами, и, разве, не смотря на это, Маркс-Энгельс не считались с ними и многими прочими, как с людьми науки?

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное