Сталин и деньги

Но инспектора обязаны были не только изучить всю эту общую картину, чтобы уметь донести ее до населения, а и конкретно знать каждый пункт и параграф длинных и слож­ных инструкций. Ведь согласно установленной регламента­ции следовало в каждом отдельном случае определять нор­му поступления продукции с хозяйства. А это касалось уже живых людей: их семей, их быта и самого существования. Я неустанно зубрил официальные документы, за бесстраст­ными цифрами которых стояли реальные крестьянские души, и въедливо требовал от своих подчиненных того же. В нашем Клинском уезде было установлено одиннадцать налоговых разрядов (в зависимости от размеров урожая) и семь групп хозяйств (в зависимости от числа едоков на десятину наде­ла). Если на одну душу приходилось менее 0,5 десятины при урожае ниже 25 пудов (минимальный предел), то налог рав­нялся всего 10 фунтам зерна. Если на каждого едока приходи­лось в среднем более чем четыре десятины и 70 пудов хлеба (максимальный предел), то налог равнялся 11 пудам 20 фун­там. В последнем случае речь шла уже о кулацких хозяйст­вах. Большую часть крестьян нашего уезда, а их было к концу 1923 года 104 тысячи, составляли середняки и бедняки.

К чему же сводились мои непосредственные обязанно­сти? Будучи по совместительству помощником по политиче­ской части в заготовительной конторе, я являлся как бы ко­миссаром. Отвечал в рамках уезда за правильность расклад­ки продналога, а также за своевременность и полноту его поступления. Имел право надзора за рынками. Мог требо­вать содействия административных и партийных органов. Мне подчинялся штат разъездных налоговых инспекторов. Если кто-либо из местных властей мешал их работе, инспек­тора немедленно ставили вопрос об освобождении такого лица от работы. Людей, отказывавшихся платить налог, ин­спектор мог арестовать на трое суток, а уездный комиссар — на семь суток. Если заготовкам оказывали организованное сопротивление, мы вызывали вооруженный отряд, а сами, на всякий случай, никогда не расставались с оружием: не один продработник пал в те дни от кулацкой руки.

Чаще мы сталкивались, впрочем, уже не с вооруженным сопротивлением, а со случаями злонамеренного обмана. На обманщиков налагалась пеня, и об этом обязательно доводи­лось до сведения населения. Обнаружив, что кто-нибудь не­доплатил, а потом сбывает излишки на рынке, я мог запре­тить ему торговать. Наконец, при необходимости я имел пра­во возбудить иск и передать дело на рассмотрение выездной судебной сессии. Все эти права и обязанности были записа­ны в особом мандате.

Больше всего хлопот доставили нам кулаки. Их антисо­ветская агитация, всегда конкретная, с учетом местных ус­ловий и психологии каждой личности, которую они наме­ревались использовать в своих интересах, в основном была рассчитана на то, чтобы показать кулака «всеобщим заступ­ником». Немало середняков и даже бедняков попадалось на их удочку и пело с чужого голоса. Враги Советской власти шли и на террористические акты.

В моем ведении находилось тогда восемь из пятнадцати волостей, или свыше 250 деревень уезда. Особенно трудной была весьма кулацкая по социальному составу Круговская во­лость. В то же время при сравнительно невысоком проценте середняцких хозяйств там было более половины бедняков. Значительная часть местных кулаков являлась «по совмес­тительству» нэпманами, занимаясь стеклодувным промыс­лом. В таких деревнях изготовлялись термометры, аптечная посуда, елочные украшения, стаканы. Владельцы подобных хозяйств обладали, если употреблять марксистский эконо­мический термин, не чем иным, как рассеянной мануфакту­рой, — нанимали надомников из бедного крестьянства. На не­которых кулаков работали до пятисот человек. Оки покупали у предпринимателя сырье, орудия труда, керосин, а получа­ли за свой труд гроши. Эксплуатация носила жестокий харак­тер. Налогом владельцев почти не облагали, так как не всегда можно было доказать, что они используют чужой труд.

Другую категорию сельских нэпманов составляли вла­дельцы теплиц с большим количеством обогревательных пе­чей. Они занимались выращиванием в зимнее время огурцов и тоже эксплуатировали как явных, так и скрытых батраков. В некоторых теплицах работа велась даже круглосуточно.

Находившиеся в теплицах оборванные, исхудавшие жен­щины называли себя то племянницей, то сестрой или свояче­ницей хозяина. А тот, ухмыляясь, добавлял:

— Да что тут спрашивать? Живем одной семьей!

— А почему в разных избах?

— Вы, гражданин инспектор, ко мне не прилипайте. Я пла­чу государству налог, какой по закону положено. Вот квитан­ция. На товар тоже никто из покупателей не обижается. Може­те сами проверить. Пройдемте в горницу. Есть очищенная... Закусите солененькими, поговорим по-человечески.

— За попытку подкупа я вас сейчас на выездную судеб­ную сессию отправлю!

— Что вы, что вы, милый человек, я ведь как гостю пред­лагал. Знаю, что издалека приехали, замерзли. Коли серди­тесь, то и не надо. А на теплицу у меня имеется разрешение. Вот, сельсоветом заверено.