Сталин и деньги

Такие разговоры повторялись сплошь и рядом. Еще труд­нее было в этой волости с уплатой продналога. Поступали сигналы, что кое-где богатеям удалось подкупить предста­вителей сельской власти. В некоторых деревнях бедняки жа­ловались, что в сельсоветы пролезли кулаки. Да и сам вижу: нужно в город посылать возы с зерном, а налицо грубый са­ботаж и срыв поставок. Тогда я договорился с уездным продкомиссаром С. Казаковым, энергичным и добросовестным человеком, что не уеду из волости, пока не добьюсь порядка, и начал систематически объезжать одну за другой деревни.

Прежде всего говорил с коммунистами. Затем созывал население. Всюду меня встречали приветливо, со внимани­ем слушали беседу о затруднениях Советской власти с про­довольствием, о нуждах рабочих и армии. Потом высказыва­лись и обещали в два дня сдать весь продналог.

Бывало, что заверения оставались только заверениями. Приглашали в таких случаях в волисполком председателей сельсовета. Почему обманули? Где хлеб? Те ссылались на ты­сячи причин и торжественно клялись, что через сутки зерно будет на месте. Но проходило еще двое суток... Снова вызы­вали людей в исполком и строго предупреждали: если через сутки продналог не будет уплачен, то председатель ответит по всей строгости закона, вплоть до судебного разбиратель­ства. Он должен прибыть вместе с обозом. А если без него, то пусть возьмет с собой продукты, так как его, как саботажника, тут же передадут в руки милиции.

После этого последовал долгий разговор с председате­лем волисполкома. Осуждающе поглядывая на меня, тот за­метил, что мне нет еще 23 лет, а я так сурово разговариваю с бородатыми мужиками. И почему я вообще тут распоря­жаюсь как главный? Есть же волостное начальство. Времена разверстки прошли. С крестьянами надо разговаривать по­мягче. Сколько привезли, за столько и спасибо.

Отвечаю, что у него беспартийный подход к делу. Не хва­тает принципиальности, требовательности. Что волисполком идет на поводу у собственников, не заботится о нуждах Со­ветской власти, не выполняет разнарядки, принятой в уезде и по волости. Возраст мой тут ни при чем. Речь идет о хле­бе для пролетариев и Красной Армии. Борода — тоже ни при чем, она не делает человека честным. Если раньше волость не сдавала полностью налога, то не гордиться этим нужно, а стыдиться этого. Угрожаю же я потому, что тот, кто не дает хлеб городу, есть враг Советской власти. Действую же я стро­го по закону. Вот мой мандат. В нем записаны мои права. Тут, между прочим, сказано, что представители власти обяза­ны содействовать продинспекторам. Тех же, кто не помога­ет, следует отстранять от работы. Будете срывать поставки — вами займется уездный комиссар. Если налог и в третий раз не привезут, ответите вместе со срывщиками.

Неожиданно для меня председатель волисполкома рас­смеялся и сказал, что хватка у инспектора крутая. В ответ он услышал, что ему, напротив, не хватает в характере больше­вистской твердости. Дальше разговор пошел миролюбивее.

А хлеба как не было, так и нет. На очередное совещание явились все работники сельсоветов. Вероятно, они надеялись, что и на сей раз дело ограничится разговорами. Я позвал волисполкомовского сторожа дядю Матвея, велел отпереть ком­нату предварительного заключения и перевел туда собрав­шихся, а потом запер дверь, поставил возле нее милиционера, сказал в комнату через форточку, что откладываю заседание вплоть до особого распоряжения, и ушел к себе в отдел.

Должен признаться, что я сильно сомневался, верно ли поступаю. Не взять ли у них еще одно обещание? Но голос сомнения заглушался тотчас же встававшими перед глаза­ми картинами всего виденного ранее: голодные дети, сосу­щие жмых; матери с заплаканными глазами; красноармейцы, до последней дырки затянувшие ремень на пустом животе. И колебания исчезали.

Часа через два меня нашел «парламентер» — дядя Мат­вей — и сообщил, что «энти хотят поговорить». Иду в испол­ком. Просят принять делегацию от запертых в комнате. При­нимаю. Входят трое, спрашивают, зачем я так шучу. Отвечаю, что мне не до шуток с врагами Советской власти. Скоро бу­дем их судить. Обескураженная делегация отбыла. Через де­сять минут «изнутри» просят продолжить общее совещание. Сторож отпирает дверь, люди переходят снова в зал. «Деле­гация» заявляет, что если я отпущу всех по домам (дело было вечером), то к утру увижу подводы с хлебом. Тогда я говорю, что если опять обманут, то завтра соберу их и прикажу отвез­ти в сопровождении милиционера в Клин, за тридцать кило­метров, а там с ними поговорят по-другому.