Сталин и деньги

Наступил 1923 год. Я встретил его в дороге, возвраща­ясь в город из села Дулепова, где выступал перед служащими конного завода. Выступление прошло удачно. Со вниманием выслушали начало речи с непременным в то время расска­зом о международном положении, оживленно реагировали на сообщения о последних мероприятиях Советской власти, о жизни нашего уезда. Потом долго беседовали по душам. Под конец выяснилось, что несколько рысаков-производителей конзавод отправляет в Клин, откуда они железной доро­гой будут следовать в Москву. Воспользовавшись оказией, я сел в сани, и меня первый (и последний) раз в жизни «про­катили на вороных», но только в хорошем смысле этого вы­ражения. Скрипели полозья, разлетался в стороны снег, и не хватало только бубенцов. Заводской кучер резко осадил в го­роде перед укомовской дверью. И первым, кого я встретил, вылезши из саней, был председатель укома.

— На рысаках разъезжаешь, товарищ Зверев? Вижу, вижу, в своей работе достиг ты уже вершины. Пора переводить на другую должность!

— Брось, что за шутки? Ехал на попутных.

— Шутки действительно в сторону, а вот насчет новой службы — это я всерьез. От нас требуют человека с опытом по­литической работы на продовольственный фронт. Наметили тебя. Повоюй, Арсений, за хлеб для Советской власти! Завтра по командировке уезжаешь в Москву, зайди за направлением.

ХЛЕБНЫЙ ФРОНТ

Борьба за хлеб была тогда подлинным фронтом. У всех перед глазами еще маячила голодная тень 1921—1922 годов. Решительные мероприятия Советской власти, хороший уро­жай и первые успехи новой экономической политики выве­ли страну из опасности. Но где гарантия, что неурожай не по­вторится? Жизнь требовала твердого обеспечения населения продовольствием. Между тем конкуренция государственно­го сектора хозяйства с частным, нэпманским, предъявляла к тому же дополнительные требования, а задача восстановле­ния национальной экономики до довоенного уровня, кото­рую мы тогда решали, выдвигала требование постоянного и полнокровного снабжения промышленности сельскохозяй­ственным сырьем.

Основную часть продуктов по государственной линии страна получала тогда через продовольственный налог на сельское население. Он составлял 240 миллионов пудов зер­на; декрет ВЦИК от 21 марта 1921 года предусматривал сни­жение налоговой цифры.

Построенный на классовом принципе, продналог был прогрессивным. Это значит, что чем беднее хозяйство, тем меньше оно отдавало. Так Советская власть обеспечивала ин­тересы трудового сельского большинства. Точная цифра нало­га, сообщаемая еще до начала весеннего сева, позволяла кре­стьянину заранее ориентироваться, сколько он должен будет сдать государству и сколько останется в его распоряжении. Различные льготы труженикам, расширявшим посевы, вне­дрявшим технические культуры и повышавшим урожайность, способствовали подъему деловой активности деревни. Поли­тическое значение продналога, как ясно каждому, состояло в дальнейшем укреплении союза рабочих и крестьян.

Сначала продналог взимался только в натуральной фор­ме. XII съезд РКП(б) в резолюции «О налоговой политике в де­ревне» указал на необходимость унифицировать все плате­жи в сельской местности и перейти от натурального обложе­ния к денежному. Крестьянин сумеет, таким образом, лучше приноровиться к рынку, избрать наиболее выгодные культу­ры или направить свою силу в промысловые занятия. Еще в марте 1922 года был введен единый натуральный налог, ис­числявшийся в стандартной весовой мере — пуде ржи либо пшеницы, а с мая 1923 года начал действовать новый еди­ный сельскохозяйственный налог, частично взимавшийся уже деньгами. Имелись отдельные губернии, где его целиком платили в денежной форме. Бедняков, как правило, от платы освобождали. Для предоставления льгот образовывали фонд за счет скидок в размере 5 процентов общей суммы. В целом по стране освободили от этого налога свыше 30 процентов крестьянских дворов, а самых неимущих снабжали хлебом в государственном порядке.