Сталин и евреи

Тот выслушал его в присутствии Игнатьева и Рюмина, который сразу же набросился на Чепцова за «либерализм». Будучи арестованным вскоре после смерти Сталина, Рюмин признал, что умолчал не только об отказе арестованных от показаний, но и, вопреки желанию суда провести доследование, настоял на том, что приговор должен базироваться на имеющихся «результатах следствия»³. Маленков отказался что-либо изменить в деле, уже трижды проверявшемся Политбюро, приговор по которому «одобрен народом». Чепцов писал в 1957 г., что после этого он подчинился, а Рюмин начал срочно собирать уличающий материал против него⁴. Характерно, что Чепцов написал это письмо, лишь когда Маленков был отстранен от власти. Но его показания подтверждаются реабилитационным документом. Там сказано: «А. А. Чепцов […] указывает в объяснениях в Комиссию партийного контроля при ЦК КПСС, что у состава суда возникали сомнения в полноте и объективности расследования дела, в связи с чем оно подлежало направлению на доследование, но сделано этого не было.

Согласно объяснениям А. А. Чепцова, о необходимости проведения дополнительного расследования он докладывал Генеральному прокурору СССР Г. Н. Сафонову, председателю Верховного суда СССР А. А. Волину, председателю Президиума Верховного Совета СССР Н. М. Швернику, секретарю ЦК ВКП(б) П. К. Пономаренко, председателю КПК при ЦК ВКП(б) М. Ф. Шкирятову, однако поддержки у них не получил. Все они рекомендовали ему обратиться по этому вопросу к Г. М. Маленкову. […] Объяснения А. А. Чепцова находят свое подтверждение. Так, 24 июля 1953 г. М. Д. Рюмин, принимавший участие в расследовании дела С. А. Лозовского и других, будучи допрошен в качестве обвиняемого, признал: “Когда суд пытался возвратить это дело на доследование, я настаивал на том, чтобы был вынесен приговор по имеющимся в деле материалам”.

Бывший помощник М.Д. Рюмина — П. И. Гришаев на допросе по делу М. Д. Рюмина показал: “Со слов Рюмина мне известно, что во время разбирательства дела ЕАК т. Чепцов обращался в инстанцию (имеется в виду ЦК. — A. Л.), где говорил о недостатках и нарушениях, допущенных по делу, однако, как мне говорил Рюмин, т. Чепцов критиковал это дело не за то, что оно вообще сомнительно, а за то, что арестованные не разоблачены и корни преступлений не вскрыты”».

Последнее высказывание в вышеприведенной цитате можно было бы интерпретировать так, что Чепцов вовсе не был настроен столь критически, как изображал в 1957 г. Напротив, создается впечатление, что и он посредством новых допросов и судебных следствий хотел раскрыть еще более крупный заговор. Но надо принять во внимание, что Чепцов должен был приспосабливаться к параноидальному жаргону своего окружения, если он хотел застопорить процесс — открытая критика не была бы действенной. Рискованной могла бы оказаться уже критика в адрес министра госбезопасности Игнатьева и приближенного Сталина Маленкова, в какую бы риторику она ни была облечена. Поэтому, если даже демарш Чепцова и заслуживает уважения, в конечном счете председатель суда вел себя как оппортунист. После своего протеста, занявшего неделю, в 12 часов 18 июля 1952 г., т. е. через неделю после последнего заседания, он огласил приговор Военной коллегии.

Судебное убийство

Вопреки собственной совести, Чепцов огласил приговор, означавший казнь тринадцати невиновных людей — убийство именем правосудия. В заключение он разъяснил осужденным их право ходатайствовать перед Президиумом Верховного Совета СССР о помиловании. По собственным словам Чепцова, он хотел тем самым дать осужденным последний шанс.

Обоснование приговора не могло, естественно, опираться на информацию, ставшую известной в ходе трехмесячного процесса. Поэтому было просто более или менее парафразировано обвинительное заключение⁵. При этом ход событий реконструировался следующим образом: Лозовский, скрытый враг ВКП(б), сначала сблизился с Михоэлсом и Эпштейном. Будучи закоренелыми еврейскими националистами, они, со своей стороны, рекрутировали с ведома Лозовского известных еврейских националистов: бывшего бундовца Фефера, затем Квитко, Маркиша, Бергельсона — писателей, враждебно настроенных к Октябрьской революции, в начале 1920-х гг. бежавших за границу, Лину Штерн, происходившую из «классово чуждой» среды и в 1925 г. приехавшую в СССР из-за границы, бывшего бундовца Шимелиовича, Юзефовича, в 1917–1919 гг. одного из лидеров «интернационалистов», которые критиковали большевиков, и, наконец, актера Зускина. Другие члены ЕАК имели не менее подозрительные и наказуемые биографии — Гофштейн был сионистом, публиковавшимся в реакционной прессе Палестины, Тальми, сначала сотрудник еврейских националистических организаций на Украине, бежал в 1921 г. в США, Ватенберг был членом «Поалей Цион».