Сталин и Рузвельт. Великое партнерство

В ходе предыдущих заседаний, посвященных обсуждению вопроса о праве «вето», маленькие страны выразили серьезную озабоченность по поводу предоставления пяти постоянным членам Совета Безопасности этого права. Поскольку каждая из маленьких стран имела голос в редактировании Устава ООН и поскольку они могли в совокупности иметь больше голосов, чем «Большая тройка», их требования должны были быть учтены. До 26 мая постоянные члены предлагаемого Совета Безопасности встретились в пентхаусе Стеттиниуса в отеле «Фэрмонт», чтобы выработать разумный, успокаивающий ответ для маленьких стран в ответ на их страхи, что они будут подвергаться давлению со стороны постоянных членов Совета Безопасности. Хотя в Ялте было решено, что право «вето» не будет распространяться на выработку повестки дня (на так называемые процедурные вопросы Совета Безопасности), в ходе заседания А. А. Громыко взял слово, чтобы дать пояснения по поводу точки зрения Советского Союза на право «вето». При этом он существенно осложнил ситуацию, заявив, что позиция Советского Союза на данный момент заключалась в том, что каждая страна должна была иметь право решать, относился ли вопрос к числу процессуальных: это означало, что каждая страна могла применять свое право «вето» в отношении того, что выносилось на обсуждение. Стеттиниус, ошеломленный такой постановкой вопроса, убеждал его изменить свое мнение, однако он не стал (он не мог, поскольку ему были даны соответствующие инструкции от Молотова). Негативная реакция на этот шаг вынудила Громыко телеграфировать Молотову, но дни проходили, а он все ждал, отступит ли Молотов. (Все делегаты уже привычно ожидали хоть какой-то реакции из Москвы, хотя при этом были не особенно счастливы.) И, наконец, 1 июня Громыко заявил, что он получил указания: это было мнение Молотова в отношении позиции США (что право «вето» не может распространяться на то, что он назвал первым шагом в цепи событий, ведущих к принудительным мерам), что она была неправильной, что подобный первый шаг мог в конечном итоге привести к войне. Поскольку вынесение данного вопроса на обсуждение являлось политическим вопросом (как объяснил Громыко), полностью искажая то, что было согласовано в Ялте, вынесение этого вопроса на обсуждение уже подпадало под право «вето», даже если в этом не принимала участия страна, имевшая право «вето».

Стеттиниус был ошеломлен, как и все члены американской делегации. Их мнение было следующим: уж если принять предложение советской стороны, то следовало изначально изменять принципы Организации Объединенных Наций. Стеттиниус заявил Громыко: «Если Советский Союз будет настаивать на этом, то Соединенные Штаты откажутся вступать во всемирную организацию»[1097]. На следующий день после телефонного разговора с Трумэном, в ходе которого он обсудил возникшие проблемы, Стеттиниус выразил свое предупреждение Громыко в более жесткой форме: «Для нас было бы совершенно невозможно присоединиться к организации, в которой применяется право «вето» на обсуждение различных вопросов». Ответ Громыко был следующим: Соединенные Штаты неправильно истолковывают Ялтинские соглашения.

Стеттиниус, теша себя мыслью, что, возможно, Молотов в недостаточно полной мере информирует Сталина о принимаемых им решениях, решил обратиться непосредственно к Сталину. Он направил телеграмму в Москву. Между тем, Болен и Гарриман, которые летели в Вашингтон из Москвы, говорили Гарри Гопкинсу в Москве, что, встретившись со Сталиным, он мог бы сгладить все более спорные вопросы между двумя странами. После приземления они направились прямо к Гопкинсу в Джорджтауне. Они нашли его в постели, выглядевшим «слишком больным даже для того, чтобы подняться и походить по N-стрит»[1098]. Тем не менее они сообщили ему о том, что они замышляли. Гопкинс, взбодрившись, пришел в восторг от их идеи: он был готов отправиться в путь. Трумэн также продумывал возможность направить Гопкинса в Москву. Он консультировался по этому вопросу с Джеймсом Бирнсом, которого он в начале июля назначит госсекретарем (тот выступит «против»), и Корделлом Хэллом (который будет «за»). Он разговаривал с Гопкинсом (то были трудные времена для Гопкинса, который желал бы уйти и не был уверен в том, что Трумэн позволит ему это), но Трумэн, в конце концов, согласился с тем, что Гопкинс может совершить поездку.

В сопровождении своей жены Луизы, которая следила за его здоровьем, Болена и Гарримана Гопкинс 23 мая покинул Вашингтон и после остановки в Париже 25 мая прибыл в Москву.